Всё же задремала. Но ненадолго – звонок в дверь. Неужели пришёл? Побежала, глянула в глазок. Точно! Вытянутая лицо в шляпке было с цветами. Вроде как нюхало их. Натюрморт. Ещё нажимал на звонок. Ещё. Ну куда тут деваться! – открыла.
Любовник вошёл явно безумный. Бросил куда-то цветы, оторвал от пола и сразу понёс в полутёмную комнату.
– Господи, да разденься сначала, разденься!..
На этот раз женское счастье у Кузичкиной случилось. Было оно тайным, мучительным и долгим. Табак, видимо, почувствовал, резко прибавил, но Кузичкиной было уже всё равно. После всех треволнений и потрясений последних часов – разом уснула. Как в обморок опять опрокинулась.
Табак остановился, удивлённо замер – женщина натурально храпела возле его уха. Пора прекратить. Замучил бедную. Вон как храпит. Стоял у дивана. В распущенной рубашке, без трусов. Но почему-то в зимнем ботинке. В одном. Как в индийском кино, скинул оба, что ли, и снова надел один? Пробившиеся в комнату лучи высвечивали раскиданную всюду одежду. Его одежду. И верхнюю, и нижнюю. Шляпка повисла высоко на светильнике. Видимо, летела, кувыркалась и ловко нашла своё место. Вот позор так позо-ор.
Быстро стал собирать всё.
Шёл по улице. Только что не бил себя по морде. Идиот, смурняк! Недоделанный! Так унизить женщину. Как с Голодного мыса набросился! Шляпка на люстре! Грязный зимний ботинок на трельяжном столике!
Зазудел телефон. Агеев.
– Пошёл на …!
Агеев в гостях на соседней улице оторопел. Подумал, что ослышался. Чуть не уронил с колен балующуюся Юльку. Что за чёрт! Пьяный, что ли?..
Табашников не помнил, как оказался дома. Сразу шарахнул стакан.
За компьютером сидел как подлец. Самодовольный, правильный. Отвечал на поздравления из Казахстана. Раю Тулегенову называл в письме «мой милый тюлень». Писал, что соскучился (по её тюленьему телу, надо полагать). Чуваткина словно снисходительно похлопал по плечу. Не горюй, старина, прорвёшься. В смысле – напечатают. Я же напечатался. Двадцать лет назад. Ха-ха-ха. Ехидной, всегда с подвохами Жулиной – не знал, что ответить. А! «С Новым годом, дорогая Альбина Ивановна!»
Уже косоватый, по-прежнему правильный, покачиваясь пошёл обратно на кухню. За стол.
Снова пил. Чем-то закусывал. Пытался понять в телевизоре. Вроде лесовика деревьями – окутывался табачным дымом.
Наконец, задавил в блюдце окурок и открыл мобилу. Смотрел, не узнавал морду Агеева. Надавил на неё. Слушал гудки, покачивался. «Да», – ответил Агеев.
– Прости, – сказал одно только слово. И вырубился. Сполз со стула.
– Ало, Евгений! Ало! – добивался ответа Агеев в мобильнике, валяющемся на полу. – Ало! Где ты находишься? Евгений! Ответь!
Уже подходили с детьми к своему дому.
– Что он сказал? – спросила Мария.
– Днём он сказал мне «пошёл на», а сейчас сказал – «прости». И вроде как упал. На пол. Как это понимать, Маша? Сердечный приступ?
Агеева смеялась до слёз. Ваня крутил головой, ничего не мог понять.
– Ладно уж. Занеси Юльку и дуй, – разрешила супруга. – Не похоже на Женю, но явно напился. Подними его, если на полу, и уложи спать. Но не надерись там сам опять!
– Да что ты, Маша! – уже торопился с Юлькой в подъезд Агеев. Мол, как ты могла даже подумать такое!..
Друга застал уже лежащим на тахте. В спальне. До горла закрывшегося пледом. С выглядывающими ручками. Вцепившимися во весь стыд.
– Что же ты, а? – начал было Агеев.
– Я облажался, Гена, – перервал его лежащий. – Полностью. Я говнюк, Гена.
– Не встал, что ли?
– Да нет. Не в этом дело.
Несчастный искал новые сравнения себя с фекалиями:
– Я дерьмо, Гена. Болтающееся в проруби. Никак не могущее затонуть.
– Да объясни ты, чёрт подери, что произошло между вами!
– Тебе не понять, – уводил полные слёз глаза несчастный.
Только в кухне, выпив полстакана, смог более-менее внятно рассказать о себе и Кузичкиной. О встрече Нового года. Но о ночных геройствах своих – ни слова. Так же, как и о висящей шляпке на люстре сегодня. Просто было вчера – и всё.
– Ну так радуйся, Женя, радуйся, – после рюмки закусывал Агеев. Обсасывал любимое куриное крылышко: – Теперь у тебя есть женщина. Ты – человек.
– Но я оскорбил её, Гена, оскорбил! На всю жизнь!
– Господи, да чем же?
– Об этом нельзя говорить, нельзя. Невозможно, – только мотал головой. С дрожащими красными соплами, весь на старых дрожжах – опять пьяный.
Да, по части женщин – со сдвигом чувак. Правда, что как это самое. В проруби. Которое ни туда ни сюда.
– Ну-ну, успокойся.
Поднял. Повёл обратно в спальню. Табак сразу смирился, замолчал. Но на тахте разом ударил храпом из запрокинутой глотки.
Эко его! – морщился Агеев. Кое-как повернул на бок. Но и в стену сразу ударило. Начало пробивать. Перфоратором.
Как же они спали вместе? – невольно думал Агеев.
<p>
<a name="TOC_id20253811" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>
<a name="TOC_id20253812"></a>4
Табак опять затаился. Не приходил и не звонил. Уже несколько дней.
Кузичкина растерялась, она что теперь – свободна, не занята, соломенная вдова? Тут для закидона искала и нашла в интернете способ, как избавиться от храпа, простой способ, эффективный (молотком по голове, что ли?), а ему, оказывается, уже ничего не надо – храпеть будет один, свободный.
Позвонила Агееву. Но тот сразу напустил таинственности, туману:
– Он строит, Маргарита Ивановна.
– Что строит? Где?
– Сарай. Вернее, поправляет. После ветра недавнего. Сарай покосился, падает, Маргарита Ивановна, – говорил сваха. Говорил ласково. Как ненормальной в дурдоме. Успокаивал. Мол, сейчас мы примем таблетку, ляжем в кроватку и будем сладко баиньки.
Кузичкина задохнулась на миг. И выдала:
– Да пошли вы оба, знаете куда! – И швырнула мобильник. Куда-то в комнату.
Ревела. В бессилии стукала кулачками стол.
Однако в тот же день явились оба. На площадке Табак словно пятился, толкаемый сзади другом. Как на амбразуру шёл. С цветами:
– Здравствуйте, Маргарита Ивановна! Вот мы к вам. Решили заглянуть.
Отступила:
– Проходите. Раздевайтесь. – Сказала равнодушно, с полным безразличием. Никто здесь ни от кого не скрывается. В отличие от некоторых.
Пока два друга раздевались и шептались, в комнате прислонилась к шифоньеру. Ждала в позе спокойной йоги – руки скрещены на груди, ноги – завёрнуты в крендель.
– Это вам, – подал цветы Табак.
Кивнула, мол, ага, положила букет на тумбочку. Снова стала в спокойную позу к шифоньеру.
Гости присели к пустому столу. Вежливо, но солидно. Опять вроде бы сватовство началось. По новой. Сват и жених. У вас, уважаемая Маргарита Ивановна, товар, то
