<a name="TOC_id20254929"></a>Глава десятая
<p>
<a name="TOC_id20254933" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>
<a name="TOC_id20254934"></a>1
6-го марта, после обеда, Агеев пришёл в меланхолии. Сидел в кухне мешком, не снимал плаща:
– …Его нужно постоянно хвалить. Понимаешь? Лопату песка кинет – молодец, Валерий! Ещё лопату – просто отлично, Валерий! Третью – Валерий, вообще гениально! Только так. Ругать – ни-ни. Обидится. Пожалуется жене. Всё вертится вокруг этого ненормального.
– Да чёрт побери, да сколько можно об одном и том же! – сорвался Табашников. – Не ходи туда, не ходи! Нет его для тебя, просто нет! Понял?
– Да как не ходить. Вот справку опять надо. Документы-то наши все у Ирины. В столе.
Агеев поднялся: «Ладно. Пошёл я. Извини».
На Котова его встретил визг болгарки. Болгарка опять трещала-резала на всю округу. Да это же татаро-монгольское иго, озарило старика. На русском разгуляй поле. Ну, погоди, гад, сейчас я тебя.
Ворвался во двор:
– Ты когда визжать перестанешь?! Когда бардак свой строительный уберёшь со двора. Когда?! Когда всё прекратится, в конце концов! А?! – Голова старика тряслась, глаза лезли из орбит, съедали зятя.
– Не ваше дело! – вдруг грубо отрезал Валерий. Впервые за всё время. Смотрел под ноги: – Вы здесь не живёте. А я у себя дома. Так что нечего тут. Командовать. – Махнул даже болгаркой. Мол, вали отсюда.
– Да ты! Да я тебя! – что называется, потрясал кулаками над мужичонкой высокий Агеев. – Да я тебя!..
На всю улицу саданул воротами. Железо Валерия опасно загремело, словно разваливаясь, но выстояло.
Шёл прямо по дороге. Хотелось выть от бессилия. От того, что глупая дочь во власти этой сволоты. О, Господи! – возводил руки к небесам. Если точнее, к дыре в облаках. Но там сразу зажмуривались. И не видели ничего внизу, и не слышали. Неверующий. И не маши руками. Бесполезно. Шагай себе дальше.
И Агеев шагал. И снова ругался. Чей-то выпущенный пёсик пытался схватить за штанину и повиснуть. Но Агеев безотчётно отпинывал, и пёсик никак не мог зацепиться.
Ирина, конечно, позвонила Маше, и дома сразу начался скандал. Но тихий. В кухне. С оглядками на коридор:
– Куда ты лезешь, старый дурак! – бросив мыть посуду, подступала жена. – Нас приютили Христа ради. Мы не имеем здесь ни пенсии, ни квартиры, ничего. И ты устанавливаешь тут свои порядки. Кто ты такой? По какому праву?
– Минуточку, минуточку! – оглядываясь в коридор, оппонировал старый дурак. – А кто их вырастил, дал образование? Поставил на крыло? Кто? Пушкин? Лермонтов?
– Да ты разругался даже с дочерью! Года здесь не прожив! Теперь хочешь и с сыном так же? Куда потом пойдём? К Табашникову в сарайку?
Агеев не сдавался:
– Андрей не такой. Андрей адекватный. А Ирка подпала под влияние, ей сдвинули мозги. Живёт с ненормальным, защищает его. Сама такая же стала. Он же заразный, Маша! Даже тебя не узнать, как только ты туда сходишь. Увидишь этого недоделанного. Даже тебя! Вы же с Иркой в заложниках у дурака. Пойми!
– Да тебе-то какое дело? Что он такой? Тебе! Какое! Зачем лезешь, зачем?
– Да он же испохабил всю усадьбу, Маша. И ты его защищаешь. Вспомни, какой она была при Игоре Петровиче.
Замолчали. Вспомнили Игоря Петровича. Незабвенного. Который ушёл так рано. Который оставил всё жене. Своей любимой Ире. Оставил дом. Деньги.
– …И сейчас ты хочешь, чтобы этот всё пустил в распыл?
– Бабушка, дедушка! – послышалось из столовой. – Она не даёт мне уроки делать. Возьмите её. Слышите?
Тут же заткнулись. Поспешили в столовую. А там картина на полу – маленькая проказница верхом на спине брата едет-покачивается, вцепившись в его рубашку, а тот покорно передвигается на коленях.
– Заберите её, – просит раб. Мол, сил моих больше нет. – Заберите.
<p>
<a name="TOC_id20255910" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>
<a name="TOC_id20255911"></a>2
Вечером, как только аристократы ушли к себе, а дети уснули, Мария тоже сразу постелила в спальне. Завтра супругу ехать в Краснодар. С Табашниковым. Сдуру напросился. Так что хватит тут разбабандывать (болтать – в переводе), давай ложись, вставать ни свет ни заря.
Однако долго ещё не спали, всё говорили в темноте. И каждый гнул своё. Но больше Мария мужа пилила. И всё за Ирину. Когда опомнишься? Когда отстанешь от него? (От Валерия.) Наконец скомандовала самой себе:
– Ну хватит. Спокойной ночи. – Резко повернулась на бок.
Агеев полежал и положил ей руку на талию. Немножко ниже. Легонько потряс. Дескать, милая-я!
– Всё не угомонишься? – повернула голову супруга. – И не стыдно?
– Эх, Маша, – откинулся на подушку и выдохнул напряжение супруг. – Не умеешь ты радоваться жизни. Не умеешь.
Маша подумала в темноте.
,– Ладно уж. Иди ко мне, неугомонный…
Неугомонный тут же пристроился сбоку. Осторожно вошёл. Заработал. Вроде паровозной тяги. Прибавлял и прибавлял.
– Легче, легче, – одерживала старая женщина. – Станция не железная.
В четыре утра кормила, провожала мужа в Краснодар.
– Не ездил бы ты, Гена. Табашников всё знает и без тебя. Не раз и не два ведь там бывал. Зачем едешь?
– Нужно помочь, Маша. Сама знаешь, там не в одной очереди придётся постоять. Будет зашиваться Женя. – Помялся: – Да и Ирине хочу подарок купить…
Жена перестала резать хлеб.
– …Помириться с ней хочу. Как ты считаешь?
– Ой, надолго ли? С твоим-то характером?
Но Агеев хорошо закусывал, был полон оптимизма. Уже знал, какой подарок купит дочери. Да и Маше надо что-то купить. 8-е Марта завтра. А Ирине – только платок. Длинный. До пола. Пестрее пёстрого. Чтобы была в нём цыганкой Азой. Точно!
Со двора к маршрутке вышел в половине пятого. Остановившаяся каталажка горела, дрожала в темноте. Чем-то походила на пустой сонный аквариум.
С небольшой дорожной сумкой – влез. Назвал свою фамилию и имя. Как согласившись с ним, свет сразу вырубили. В темноте нашёл руку Евгения, пожал. Уселся рядом. Поехали. Тихо разговаривали. Город спал. В окна залетал яркий свет от фонарей. Ещё останавливались, собирали людей. Наконец выехали за город и помчались. Агеев, будто получив команду, тут же уснул. Табашникову оставалось одному смотреть в окно.
Проносились огоньки станиц. Почему-то виделась там Маргарита. Которая всю ночь пролежала у него на груди. Словно говорила: никому не отдам! Даже близости не было. Что бы ей такое купить на 8-ое Марта? Надо походить по маркетам, выбрать не торопясь. Время до обратной маршрутки будет много.
<p>
<a name="TOC_id20255985" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>
<a name="TOC_id20255986"></a>3
На железнодорожном переезде женщина, похожая на апельсин, шла к шлагбауму и одновременно говорила по телефону. Начала крутить колесо, поднимать полосатую длинную штангу, по-прежнему не отрывая мобильника от уха. Так и ругалась в телефон, что-то кому-то доказывала, пока прыгали мимо неё через переезд.
Было уже совсем светло. Летели мимо сырые
