Прошло пять минут. Потом десять.
Наконец, дверь опять чуть-чуть приоткрылась и, не нарушая порядок (традиции) этого кабинета, Табак вылез из щели в коридор. Глаза его были несколько безумны. Мужчинка с большой головой отирался платком.
– Ну? – подступил Агеев.
– Вот, – ответил друг и отдал паспорт: – С красной блямбой теперь. Поставлена.
Верно, разглядывал «блямбу» Агеев. Красная жирная. Размазанная даже. Будто и не видел точно такую же в своем паспорте. Точно. Она.
Рассматривали оба. Как два тупаря. Всё не верили. И вдруг со смехом начали колотить друг друга по плечам. Поддавать друг дружке. Как подзуживать на драку. Ну ты козёл! А ты – козлина! Ха-ха-ха!
Из двери высунулось злое женское лицо, подпёртое погонами. Обнаружило на этот раз себя:
– Вы где находитесь!
Прикусили языки. На цыпочках пошли. С сумками, с коробками. Оборачивались, прикладывали руки к груди.
– Безобразие! – захлопнулась дверь.
Тогда чесанули. Как пацаны. На лестнице чуть не переломали себе ноги.
<p>
<a name="TOC_id20256965" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>
<a name="TOC_id20256966"></a>5
Кафе называлось «Мы у Вани».
И прошли бы, наверное, мимо, но за широким стеклом увидели некую висящую колокольню из цветочных горшков с цветами, растущими почему-то вниз. Что за хреновина! Зашли. Сели за столик, по-прежнему таращась на необычные колокола. В которых, казалось, застрял зелёный взлохмаченный звон.
Подошёл официант. В белой высоко застёгнутой куртке. Больше похожий на Герберта, чем на Ваню. Никаких красных рубах и кокошников вокруг. Выслушивал, не записывая. Ушёл. И почти сразу принёс графин, два мясных салата и сыр. «Приятного аппетита», – умёл поднос со стола.
Через какое-то время колокольня с цветами была забыта – наперебой говорили, едва успевая опрокидывать и кидать в рот вилками закуску. И всё хвалили самих себя: ах, какие мы молодцы, как ловко всё провернули.
– …Она мне, главное, говорит: а где у вас купчая на дом? Ехидно так говорит, с подвохом. А я хлоп купчую на стол: вот она, уважаемая. Она и заткнулась…
– А я сижу, жду. Нет и нет. Ну, всё, думаю, пропал, опять завернули. А ты – вот он: c паспортом, с печатью. А-а, знай наших! Уж если от Кугель колобок убежал, то уж от этой-то и подавно. А как она заорала на нас. А? В коридоре. Аж затряслась, бедная, вся, ха-ха-ха…
Потом, когда захмелели, сидели под горшочной колокольней с повялыми цветами – грустно. Как два звонаря, оставшиеся без работы. Не знали, то ли ещё заказать один, стеклянный, пузатый, то ли – хорош.
Пошли на компромисс. Подозвали, попросили: «Нам бы по сто грамм только. На посошок. Сделай, друг». Официант двести граммов принёс, но как только проглотили – сразу расчёт на стол. Сколько выпили и съели. Опытный. Ну что ж, отлично. У Вани долго не засиживаются. Оба напялили зачем-то очки. Крутили в руках бумажку. Но цифру всё же поняли. Полезли за бумажниками. «Я». – «Нет я!» Табак победил. Выложил за всё и сверху пятьдесят рублей припечатал. На чай. «Спасибо, друг. Молодец!»
Пока одевались и собирали вещи, говорил по секрету. Кивая на уходящую белую куртку: «Новая поросль официантов. Ни грамма лакейства. Все застёгнуты до горла. Лорды». Ага, согласился Агеев, полсотни взял и не поперхнулся.
Погода в Краснодаре была прекрасная. Солнце сияло. Слегка покачиваясь, но бодро (лёгкая степень опьянения) шли в расстёгнутых плащах со сдвинутыми на затылок шляпками. Наплечными сумками и подарками в руках слегка задевали встречных, но душа была нараспашку. Солнце же сияет, граждане, всё прекрасно.
О полном триумфе победителей две женщины в далёком городке уже знали. Теперь пытались отследить, правильно ли победители идут, в том ли направлении. Не свернули ли в очередную пивную. Всё время звонили. Гена! Женя! Где вы сейчас?
Звонки любимых женщин взбадривали. Не давали расслабиться. Останавливались победители. И снова, чуть покачиваясь, отвечали. То один, то другой. Говорили, что погода в Краснодаре прекрасная – и жизнь… тоже прекрасная! «Да где вы сейчас? Куда идёте? Ало, ало! Гена! Женя!» Но двигающиеся на карте города два маячка были уже повреждены. Барахлили, глючили, и диспетчерам трудно было понять, где маячки находятся и двигаются ли вообще. «Всё нормально! – коротко и даже сердито хрипело в трубках. – Мы знаем… Рита, готовь фату… ЗАГС… 29е… Как штык…» Вот черти! Набрались-таки!..
Пока шли к автовокзалу, посетили ещё два кафе. Но – умеренно. На автовокзале мимо маршрутки промахнулись. Однако вовремя вернулись. И даже влезли в неё одними из первых. «Вот они мы, – доложил шофёру Агеев. – Два дедушки. Табашников Евгений Семёнович и Агеев Геннадий Андреевич». Просим любить и жаловать.
Теснились у двери, не давая влезать другим, и упали на первые два сидения. Опять же возле двери. Смотри, как повезло. И дорога будет как на ладони, и в кусты – первыми! Особенно тебе, деда.
Шутили, подталкивали друг дружку. Втихаря даже глотнули из миниатюрного фунфырика. Бутылочки, которую запасливый Табашников купил в дорогу в последнем кафе. В буфете.
Поехали.
Весёлый, раскованный, на автозаправке за городом Табак всё же спросил у полной женщины (специально обученного человека), куда подевался шофёр Семёнов. Почему его не видно? Скучно, знаете ли, без него в дороге. А? Оказалось, что Семёнов уволен. Нарвался на какого-то влиятельного начальника, случайно попавшему к нему в маршрутку. «И на другой же день выгнали засранца, – не без злорадства закончила женщина. – Вот так. Счастливого пути, товарищи!»
Агеев сразу начал приставать. Кто такой Семёнов? Расскажи, Женя. Но Табак только подленько хихикал, переваривая новость. Агеев настаивал, лез. Тогда заткнул его бутылочкой. Как младенца соской. А сам всё хихикал.
Однако и Семёнов закувыркался куда-то за горизонт, и вновь летели за окном весенние поля, перелески, весенняя природа. И опять душа радовалась, пела. Прикладывались и прикладывались к бутылочке. Уже ко второй.
Вдруг впереди Табак увидел рощу. Ту самую. С пустыми искривлёнными стволами. Взывающими к небу. «Смотри, смотри! Вся жизнь наша изломанная летит. Во, пролетела. Осталась позади. Гуляй теперь, Гена! Теперь всё у нас будет хорошо! Слышишь?» Но голова друга уже плавала. Бурая, лысая, явно стремилась упасть в проход.
Табашников тут же разбудил. Заставил пересесть на своё место у окна. Помогал, направлял. Будто вялого монстра. И друг влез-таки на его место. И сразу привалился с ладошкой к стеклу. Ну, вот и хорошо, успокоился Табак. И отхлебнул по этому поводу. Отметил переселение друга. Под укоризненным взглядом старухи через проход. «Не желаете?» – протянул бутылочку. Старуха отпрянула от фунфырика, как от чёрта.
Потом надолго задумался, загрустил. Вспоминал далёкую родину, куда вряд ли когда-нибудь приедет, вернётся. Где остались могилы матери и отца. Где сам оставил всю свою жизнь…
На переезде под вечер опять стали. На этот раз оказались вторыми. Впереди только
