— Что происходит? — спрашиваю, оказавшись в коридоре.
— Они проиграли, — Саша отпускает мою руку и уверенно идет в коридор, а потом притормаживает и прикладывает палец к губам, давая знак вести себя тихо. Из приоткрытой двери доносятся мужские голоса, которые я тут же узнаю.
Мы останавливаемся и прижимаемся к стене, стараясь вести себя бесшумно. Что-то подсказывает, что этого разговора мы слышать не должны.
— Ты что о себе возомнил, сопляк? — грубо рявкает Мирон, если не ошибаюсь в имени. Но голос точно его.
— Я сказал, что сливать бой не стану.
— Ты хоть понимаешь, сколько бабла теперь мне торчишь, а?
Слышится удар ладонями по поверхности стола. Я щеку прикусываю. Все счастье от победы Матвея в мгновение рассеивается.
— Не ори! — голос парня хоть и не повышен, но отливает сталью. — Я знал на что иду и прекрасно отдаю себе отчет в том, что сделал. Половину я верну тебе частями, а вторую отработаю.
— Будешь драться за бесплатно?
— Да!
Что? Мысли скачут как блохи, а мне отчаянно хочется зайти к ним в кабинет и сказать, чтобы он этого не делал. Саша замечает мой порыв и предусмотрительно хватает за руку. Коротко качает головой.
— Серьезно? Ты готов драться за просто так? Понимаешь, сколько времени придется отрабатывать?
— На умственные способности никогда не жаловался, — сквозь зубы отвечает Матвей.
— Хм. Ну смотри, — довольный тон мужчины позволяет догадаться, что он счастлив такому расположению вещей. — Коли так, то я согласен. Только стоит ли та шалава таких жертв?
Вместо ответа следует глухой удар и последующий за ним стон.
— Я предупреждал.
Рычание Матвея не сулит ничего хорошего. Действуя скорее на инстинктах, я вырываю руку из захвата Саши и толкаю дверь в кабинет. Матвей оборачивается, а Мирон держится за глаз.
— Выйди, Ри!
— Поехали домой!
Уверенно шагаю внутрь, игнорируя угрожающий взгляд колючих глаз. Вина острой гильотиной висит над головой и грозится сорваться вниз, если я хотя бы не вытащу его отсюда. Эмоции этого ненормального можно пилой пилить и не добиться результата. Он, как бешеный волк, стремится на волю и готов рвать любого, кто скажет хотя бы что-то не укладывающееся в его голове.
— Выйди!
— Да, девочка, выйди. Отрабатывать долго тебе перед ним придется. — рискующий остаться еще и без зубов Мирон усмехается и сплевывает на пол. Матвей переводит на него черный взгляд, но я резко делаю шаг к нему и обхватываю шершавую ладонь пальцами. Тяну на себя.
— Домой, Матвей!
— Езжай домой, парень! — хрипло требует Мирон, смотря на него исподлобья. — Я прощу на этот раз. Но только потому что ты мне должен. А еще потому что знаю, что ты как никто отработаешь долг.
Слава Богам, Матвей поразмыслив несколько секунд, разворачивается и тяжело идет за мной. Обгоняет и теперь уже ведет меня за собой. Можно только догадаться, что могло бы произойти, не покинь мы помещения.
Восстановить дыхание получается только когда мы, забрав его вещи, выходим из душного зала, оставляя позади гул недовольных зрителей, и садимся в машину.
Матвей подкуривает сигарету и со свистом срывается по ночному шоссе. Желваки ходуном ходят, пальцы с силой впечатаны в руль. Он даже не оделся. Как был в одних шортах, так и поехал. От перчаток только избавился, бросив их в спортивную сумку. На правом плече ссадина, кожа, покрасневшая после боя. Удушающее желание провести по каждому синяку оказывается невероятных размеров.
Такие, как Матвей, не принимают факта когда им указывают, а теперь из-за того, что он вышел вместо меня на бой, да еще и выиграл его, говнюк напрямую зависит от организатора. Можно было бы конечно обвинить его в чрезмерной принципиальности и несгибаемости. Свалить все на то, что можно было легко слиться и все остались бы довольны. Но только я бы поступила точно также. В этом мы очень похожи. Идти у других на поводу самое жалкое, что может сделать человек.
— Рина, ты хотя бы когда-нибудь делаешь то, что тебе говорят? — грубый вопрос вырывает из размышлений. Матвей глубоко затягивается и выдувает носом дым, переключая скорость на четвертую.
Автомобиль несется вперед, со свистом рассекая воздух.
— Нет! Так же как и ты!
Мимолетный взгляд царапает мою щеку. Дыхание спирает от скорости, с которой мы несемся по автобану. Слава Богу, что дорога объездная и по встречной почти никого. Только страх от этого не меньше. Ладони мгновенно мокреют и инстинктивно впиваются в дверную ручку.
— Не сравнивай. Ты — баба, Рина! А баба должна слушать меня. Что за привычка лезть туда, куда нельзя, блядь?
Ярость начинает сочиться из него, как сквозь сито. Воздух наполняется не только сигаретным дымом, а еще и электричеством.
— Указывать будешь кому-нибудь другому! — вкладываю в голос весь протест против его идиотских утверждений. — Я не твоя шавка, чтобы диктовать что мне делать, а что нет. Я тебе, конечно, очень благодарна за то, что ты сделал для меня, но не нужно теперь разговаривать со мной, как с должницей. Я не просила этого делать.
Правая нога парня резко давит по тормозам, и одновременно с этим он выбрасывает руку вправо, спасая мою голову от неизбежного удара о торпеду. Машина съезжает на обочину, пронесясь еще метров десять вглубь посадки.
С громким хлопком дверью Матвей обходит мерседес и открывает дверь с моей стороны. Хватает за запястье и рывком вытаскивает на улицу. Едва не падаю, ноги скользят по гравию. Сильная мужская рука сдавливает мои щеки. Спиной вжимаюсь в холодный белый кузов.
— Блядь, ну ты и стерва! — горячее дыхание врезается в мои сжатые длинными пальцами губы. — Будь ты мужиком, я бы тебе уже в рожу дал!
Вниз по позвоночнику струится ток, как по оголенным проводам, проникая в нервные окончания. Плотно сжатые губы почти касаются моих, вынуждая едва не свалиться от нахлынувших порабощающих острых ощущений.
— Но я «баба», — бросаю в него его же словом, — а что ты сделаешь с бабой?
Упираюсь в каменный торс ладонями и невольно прижимаюсь крепче.
— Баб я обычно трахаю.
Мудак!
Дергаю головой и ногой бью его по внутренней части бедра. Не попадаю куда целилась и завожусь еще сильнее. Трахает он!
Давящее ощущение в грудной клетке в секунду разрастается, но тут же растворяется, стоит уверенным губам припасть к моему рту и буквально атаковать жестким поцелуем. Мужская рука перемещается на затылок, сгребая волосы в кулак. Горячая волна неоправданного желания захлестывает сознание, но я все еще сопротивляясь кусаю его за губу. Явно сильнее, чем сегодня он меня. Надежда на то, что псих отстранится, тает, как только Матвей гортанно зарычав, углубляет поцелуй, сталкивая наши языки.
— Дикарка чертова, — опаляет рот жестким дыханием и задирает майку, чтобы сжать в ладони
