Таисия весело смеется. Я отпиваю из бокала большой глоток и первый раз за вечер чувствую вкус напитка. Чувствую свое опьянение. И дрожь, внезапно хлынувшую по позвоночнику.
— Больно ей, наверное, — без сочувствия говорит Григорьева.
— Угу, — киваю я.
Больно. Но для нее все разыгралось в течение часа, а моя боль и ревность жрали меня несколько месяцев. С того момента, как я узнала о похождениях Леднёва.
Во мне вдруг поднимается женская обида. И эту обиду мне хочется отомстить. Поэтому, когда Леднёв хватает меня под локоть, я вырываю руку. Вернее, пытаюсь, но его злость не оставляет мне шанса на свободу. Он затаскивает меня в спальню и закрывает дверь на ключ. Забавно, что раньше я стеснялась самой мысли о романе с этим малолеткой. Сейчас же мне наплевать, что о нас будут говорить завтра. Вроде любовь должна делать человека лучше. Кажется, из меня любовь сделала беспринципное чудовище.
Никита толкает меня на кровать, я опрокидываюсь на спину, и он задирает на мне платье.
— Я даже не знаю, что я сейчас с тобой сделаю.
— Ой-ли, по-моему, ты все прекрасно знаешь. — От волнения у меня вырывается истерический смешок. — Весь вечер, наверное, только об этом и мечтал, когда свою дуру за задницу лапал. Скажи, когда трахался с ней, меня представлял?
— Ты, правда, хочешь это знать? — Он нависает надо мной, и мы замираем, тяжело дыша и глядя друг другу в глаза.
— По крайней мере, я не крутила романчиков на стороне и не искала утешения в других объятиях.
— Ага, предпочитала мучиться в одиночестве.
— А ты притащил ее сюда! Специально? Хотел меня до белого каления довести? — продолжаю жалить его упреками.
— Это того стоило, правда? И месяцы интрижек, и испорченный праздник… Климова ревнует… это точно того стоило. Скоро совсем человеком станешь.
— Ждешь пылких признаний?
— Очень.
— Не дождешься!
— Еще как дождусь. У тебя будет время их придумать.
— Да пошел ты! — Что есть силы толкаю его в грудь.
Ник чуть отклоняется, это позволяет мне лишь привстать, но не выбраться из-под него.
Я знаю, что этот секс ничего не решит между нами. Никите будет нелегко простить свои безответные чувства, мне — его похождения. Но мука долгих дней, тоска и отчаяние, злость и ревность, все отметается прочь, и из этой огненной лавины чувств рождается безумное желание.
Мысли тонут в жадных поцелуях. Мы тонем…
Наши объятия больше похожи на схватку, нежели на ласку. Мы безжалостно мучаем друг друга, раздеваем, и постепенно злобная сила иссякает, сменившись на горячую страсть.
Воздух ползет к вискам. Липкий, влажный.
Ник ласкает меня. Целует каждый сантиметр кожи, гладит каждую впадинку.
Оттого как сильно я его хочу, ломит все тело. Эта потребность граничит с болью, до того она мучительна, но мне нужны его руки, его губы. Я хочу знать на вкус его всего.
Слегка впиваюсь ногтями в его спину, и он входит в меня. Я вздрагиваю от легкой вспышки боли и замираю. Покрываясь испариной, переживая это первое чуждое, но восхитительное ощущение. В глазах темнеет, и накатывает легкое головокружение. Вдыхаю глубже, стараясь расслабиться…
— Больно? — Леднёв чувствует мое напряжение, мне не нужно ничего говорить. Мы как будто уже делали это. Хотя все у нас с ним в первый раз. Может быть, так происходит, потому что мы много раз об этом думали.
— Нет…
Не хочу, чтобы он останавливался и своей осторожностью превратил наш первый секс во что-то нелепое. Мне не нужно, чтобы он жалел меня.
— Нет… — Целую его и крепче сжимаю бедрами.
Он старается не доставить мне лишней боли. Я все равно ее чувствую, но вместе с ней и горячее удовольствие от каждого его движения, и запах секса. Чувствую нашу влагу и смешивающееся на губах дыхание. Чувствую какой-то пьяный, но при этом сознательный и безвольный восторг.
Это похоже на сон наяву. Страстный, напряженный сон, когда в сплетении рук и ног теряется счет времени, и трудно различить, то ли час прошел, то ли бесконечные часы…
Когда мы обессиленные падаем на смятые простыни, на уме у меня крутится только одно.
— Что? — хрипло спрашивает Ник, будто знает, что я хочу что-то сказать.
— Нужно было сделать это раньше.
Он смеется, прижимает меня за плечи и утыкается губами в висок.
Надо бы натянуть на нас одеяло, но у меня нет сил шевелиться.
— Ты же закрылся на ключ?
— Да.
Глава 14
Все эти годы я только и делал, что не любил других…
Никита
Мне уже далеко не восемнадцать, но чувствую себя ровно так же.
Мы сидим в тишине, в моей машине и пьем вторую бутылку шардоне из пластиковых стаканчиков. Молчит Климова. Молчу я… Нам обоим хорошо в этом молчании. И это, как прежде, выше моего понимания.
Мне хорошо с той, которая когда-то растоптала мои чувства. С той — которая холодно и равнодушно разрушила наше совместное будущее.
До той новогодней ночи в моей душе бушевала злоба. Я учился на юрфаке, по вечерам убивал себя на тренировках, успевал цеплять каких-то девок, но та, которая с первой секунды по-настоящему меня пленила, отказывалась отвечать на мои чувства. Меня грызло битое самолюбие, грызло вместе с ноющими мышцами, но перестать думать о ней я не мог. Не мог ее игнорировать. Не в состоянии был отказаться от малейшей возможности ее увидеть. Климова влекла меня словно на незримом канате, хотя убийственная грубость наших встреч каждый раз ошеломляла.
Вот и сейчас я снова не могу повернуть обратно. Наши встречи — сплошное безрассудство. Даже не сердцем, а всеми своими нервами чувствую, что это опасно для нас обоих, что попытки разыгрывать легкие поверхностные отношения сущая глупость, но уже не могу ни на что повлиять…
— Господи, — шепчет Настя, — а говорят, граната в одну и ту же воронку два раза не падает. — Леднёв, скажи, сейчас нас обоих прав лишат? — смеется она, глядя мимо меня в боковое окно.
— Не думаю. — Отдаю ей стаканчик с недопитым вином и опускаю стекло.
— В чем дело, капитан?
— Ваши документы, — небрежно бросает он.
— Основания?
— Ваши документы, — настаивает без объяснений.
— Основания для предъявления моих документов тебе? Может, ты ряженый. Удостоверение предъяви и представься по форме.
Капитан напрягается, но делает, что велено, и я раскрываю перед его лицом прокурорскую ксиву.
Он вытягивается в струнку, правая рука снова тянется под козырек:
— Никита Валерьевич… а я смотрю, номер знакомый… вы это… аккуратно.
— Капитан, мы стоим, отдыхаем, никуда не едем.
— Может, машину вызвать?
— Не надо. Кругом, шагом отсюда марш. — Поднимаю стекло и прячу свое удостоверение во внутренний карман куртки.
— Никита Валерьевич, ну-ка предъяви мне свои документики, — вкрадчиво произносит Климова.
— Они самые обычные, — улыбаюсь я.
— Я сейчас устрою тебе обыск. С пристрастием.
— Только об этом и мечтаю, — невольно срывается у меня.
— Ты же знаешь, я не успокоюсь, сейчас полезу
