— Все говори.
Под жестким давящим взглядом рассказываю о нелицеприятных подробностях, о которых стоило бы молчать, но другого выхода нет.
— Я с этим сам разберусь, — выслушав, обещает Валерий Николаевич. — А ты оставь Никиту в покое. Чтобы я вас вместе больше не видел. Все вы, бабы, одним местом думаете, а мы потом ваши проблемы разгребаем. В палату ни ногой, не дай бог узнаю, что ты к нему ходишь.
Валерий Николаевич уходит, я расстроенно опускаюсь в кресло, судорожно сжимая в руках медицинский халат, который так и не накинула на плечи. Пусть хоть сколько горит и болит душа, но отец Леднёва прав: пора все это прекратить. Перестать гробить себя этими отношениями. Может быть, взять паузу. Приостановить этот бешеный бег. Мы уже не встречаемся, не радуемся, не кайфуем от каждого прикосновения друг к другу. Не наслаждаемся каждой минутой, проведенной вместе, мы постепенно хороним наши чувства под налетом боли, чужих и своих упреков.
Мы гонимся за призрачной мечтой быть свободными от чужих предрассудков, но в этой гонке мы неизбежно что-то теряем.
Мы теряем друг друга… себя…
— Сходи к нему.
Я вздрагиваю и поднимаю помутневший от слез взгляд. Так задумалась, что не заметила, как ко мне подошла Ольга Ильинична. Она присела рядом и сжала мою руку.
— Все хорошо, все обошлось.
— А могло не обойтись… — всхлипываю.
— Я не люблю нагнетать. Зачем делать ситуацию хуже, чем она есть. Слезы мало что решают. Надо радоваться, что все хорошо, а не плакать, что чуть не стало плохо.
— Я пока не в состоянии разделить ваш оптимизм.
— Жаль, что нам пришлось познакомиться при таких обстоятельствах. Сколько раз говорила Никите, чтобы пришли в гости.
— Это из-за меня… Мне было неудобно, я все время отказывалась.
— Я так и думала, хотя Никита не говорил. Чего именно ты стеснялась? Обычно девочкам это нравится, они сразу чувствуют важность отношений. Если парень знакомит девочку с родителями, это что-то значит.
— Наверное, я не обычная девочка.
— В этом я уверена. Я же знаю своего сына, — скупо улыбается она.
У нее светлые коротко стриженные волосы, красиво изогнутые брови и нос, присыпанный едва заметными веснушками. Как и у Никиты.
— Валерий Николаевич запретил приближаться к нему.
— Другого я от него и не ожидала. Это типично для его характера: просто оборвать все к чертям, не разбираясь.
— Возможно, это самый лучший вариант…
— Это уж вы с Никитой между собой сами решайте, но сейчас он тебя ждет, ему это нужно.
Пока мы беседуем с Ольгой Ильиничной, Тоська проскальзывает в палату к Леднёву. Подходя, слышу их смех, но легче от этого не становится. Вижу Ника на больничной койке, и в груди снова образовывается холодок. Я сажусь около кровати и стискиваю его руку в своих руках. Она теплая, мне так нужно это тепло.
— Климова, злобная ты стерва, только попробуй меня бросить, — тихо говорит он, будто читая мои мысли, а мне даже ответить на это нечего. — Поцелуй меня.
Я горько смеюсь, смахиваю слезу и, пригнувшись, крепко целую его в губы.
— Теперь точно жить буду, — усмехается он.
— Тебя чуть не убили.
— Теперь я с гордостью могу заявить, что меня так просто не убьешь.
— Идиот, — снова всхлипываю я.
— Прикинь, какое приключение. Как только встану на ноги начну всем мстить.
— Я надеюсь, про месть ты пошутил,
— Нет. Я надеюсь, твои мысли о расставании тоже шутка.
— Ты выздоравливай, с этим мы потом разберемся.
— Нет, потом мы не разберемся.
— Никита… мне кажется, нам пора остановиться, пока не произошло что-то более страшное… — шепчу я, набравшись мужества. — Хоть на время…
— Только попробуй. Я тебя предупредил. Мне хреново, поэтому я не шучу. Как только выберусь отсюда, надаю тебе по заднице так, что сидеть не сможешь.
— Ты видел, кто это был?
— Темно было. Я еще под кайфом, все в голове перемешалось. Может, потом все четко вспомню. Напали сзади… я почувствовал удар… думал, что это просто удар. Потом у меня закружилась голова, я мало что понимал. Только то, что мне надо дойти до дома. И я пошел домой. К тебе… И вообще, ты должна рыдать у меня на груди, говорить, как ты меня любишь и как тебе было страшно, что я чуть не помер, а не обзывать идиотом.
— Идиот, — шепчу я, с трудом глотая ком в горле.
Придвинувшись ближе, утыкаюсь ему в шею и начинаю плакать. Говорю, как я его люблю и как мне страшно.
Не знаю, расслышал ли он что-нибудь сквозь мой рев…
Глава 22
Если устало тело, можно отдохнуть и отоспаться.
Но что делать, когда устала душа?
Настя
Знаю, что обидела Филиппа. Но совесть моя трепещет по поэтому поводу лишь до момента, пока не оказываюсь в постели с Никитой. Филипп чудесный, самый лучший, но мне не нужен лучший, мне нужен мой Леднёв. Он совсем не идеальный, временами сухой и нетерпимый, но именно с ним ощущаю себя цельной. Рядом с ним у меня есть руки, ноги, голова, а главное, сердце. Мое сердце на месте, и я, наконец, могу жить полноценной жизнью. Если много лет назад я не понимала, почему именно Леднёв, то сейчас понимаю точно: Никита всегда принимал меня такой, какая я есть. Его не коробит мой дерзкий характер. С ним не нужно притворяться, быть лучше или хуже, не нужно подстраиваться или оправдываться.
— Настя, я хочу знать, — непреклонным тоном подталкивает Ник к разговору.
— Я думала, что секс тебя отвлечет, — усмехаюсь, придумывая, как сказать обо всем коротко и ясно.
— Отвлек, — улыбается Леднёв, — но я хочу поговорить.
Он хочет свою правду. Ту, которую не знал и которую от него скрыли.
Страшно не только признаваться, страшно вдвойне, что объяснения покажутся ему ничтожными и глупыми.
— Я же тебе сказала, она сделала мне укол. Вколола какую-то дрянь, потом у меня началось кровотечение, и случился выкидыш. Все было стремительно… больно… это нельзя было остановить…
Чувствую себя голой. Да так, собственно, и есть. Лежу голая в постели, а Леднёв требует откровенности. Я злюсь. Хочется накинуть на себя что-нибудь, чтобы прикрыться. Слишком больно переживать все заново. Есть боль, которую ничем не заглушишь, любые такие попытки лишь усугубляют состояние. Хочется уйти или чуть отдалиться. Бесконечное множество раз я готова пережить каждый момент прошлого, в котором присутствовал Никита, но только не тот день, когда потеряла его ребенка. По глупости.
Но разве дочь не имеет право на такую глупость, как доверие к собственной матери?
Я просто не знала, что эта попытка обернется для меня личной катастрофой. Не представляла глубины ее бесчеловечности. Нападение на Никиту подорвало меня, а выкидыш уничтожил окончательно.
***Ник в больнице. На следующий
