– На твоём месте я бы его уже и за мужчину не считала.
Когда Бану причёсывалась, на её расчёске стало оставаться всё больше волос. Бану теряла своё главное украшение и от этого страдала ещё сильнее, и ещё интенсивнее выпадали от этого её волосы. В конце концов она даже перестала их выбрасывать и начала собирать, распределяя в пучки, которые она перевязывала нитками и аккуратно складывала в пустующий ящик письменного стола. Однажды мама Бану случайно открыла этот ящик и закричала, решив, что её дочь наконец не выдержала и сняла скальп с одного из своих мифических врагов. В конце концов волос в ящике стало больше, чем на голове Бану, даже несмотря на то, что та в отчаянии мазала голову чесночным соком, отчего от неё постоянно разило колбасой, особенно когда она потела от весёлых танцев.
Зейнаб же, решив во что бы то ни стало оттяпать Веретено у его семьи, подтянула себе в помощь тяжёлую артиллерию. На один из уроков пришла её мать: женщина в боевом раскрасе, с нарисованными бровями, которые идеально ровными линиями устремлялись в небо под углом в шестьдесят градусов, с обесцвеченными жёсткими волосами, приземистая и толстая. Она была похожа на воина ацтеков, и, увидев её, Бану сказала:
– Ну если кто-то раньше времени распечатает этот бочонок с мёдом, мамаша повесит его открывашку себе на шею в качестве трофея.
– Или заставит жениться, что гораздо хуже, – добавила Лейла. – И почему мне хочется вдеть ей в нос кольцо?..
Напряжение нарастало, словно внутри бутылки шампанского, которую долго трясли. Веретено потеряло всякий стыд и писало разнообразные непонятные двусмысленности, адресованные Зейнаб, прямо в комментариях под фотографиями не причастных к делу людей, а потом…
Всё внезапно кончилось так же резко, как началось. Зейнаб и её мать как в воду канули. Не осталось их и в Facebook. Бану не покидало ощущение, будто чего-то не хватает, словно она что-то важное упустила из виду, или забыла, или… Рефлекторно в окошке поиска она набирала букву Z, но никаких знакомых имён не выходило, и, что ещё хуже, она не могла понять, кого и зачем она пытается найти. Иногда её, танцующую или сидящую в уголке и смотрящую на других танцоров, посещало ощущение, схожее с дежавю, словно ложные воспоминания о том, чего никогда не было. Бану решила, что окончательно спятила, к тому же у неё появилась привычка говорить с самой собой. Однажды она рассказала Лейле об этих странных ощущениях. Лейла потёрла лоб ладошкой и, вопреки ожиданию Бану, не посмеялась над ней, а сказала, что и её преследуют ложные воспоминания, стоит ей оказаться в зале, но вот о чём они – она понять не может.
Тогда Бану недолго думая начала проводить расследование. Для начала она прочесала журнал своего браузера и обнаружила, что за последние пару недель очень часто просматривала страницу некой Зейнаб на Facebook. Когда же она кликнула на ссылку, Facebook выдал уведомление о том, что эта страница была удалена. Бану задумалась. Никогда бы она не стала просматривать ничьих страниц из праздного любопытства, а среди её близких друзей никакой Зейнаб никогда не было. Рассудив, что, возможно, Зейнаб была обязана таким повышенным интересом ревности, которую вызывала, Бану подумала, что наверняка искала какой-нибудь компромат. А весь компромат у неё хранился в особой папке на компьютере. Сама не зная, с какой целью, Бану собирала туда все возможные доказательства блудливости Веретена и его тайных любовных похождений, о которых Бану ничего не знала, но подозревала.
Первый же скриншот из интернета словно зажёг свет в голове Бану, разогнав муторный мрак, который наполнял её, и Бану всё вспомнила – и Зейнаб, и тот шум, который она подняла вокруг себя, и Веретено, делавшее вид, что отвечает взаимностью на её чувства, до тех пор, пока не запахло скандалом. Она вспомнила свои истерики на почве ревности, которые не могла больше сдерживать, раздавленная осознанием того, что ею пренебрегли – и ради кого!
– А что ты хотела? – говорила Лейла. – Если бы ты так пресмыкалась перед ним, как эта Зейнаб, то сейчас была бы на её месте. Я думаю, он никому не отказывает, а тебе бы точно не отказал!
В ответ на эти слова Бану расцарапала себе щёки.
– У тебя, случайно, нет знакомых киллеров? – глухо спросила она подругу.
– Думаю, ты и сама справишься, не трать деньги, потом откупишься от родственников, и всё будет пучком.
Когда Бану была уже в шаге от какого-нибудь безумного поступка, после которого неминуемо образовался бы как минимум один человеческий труп, ситуацию неожиданно разрулила мать Зейнаб, свирепый воин ацтеков, ворвавшийся прямо на середину урока с яростным визгом, от которого полопалась краска на стенах. Переорав страстную сальсовую песенку, оскорблённая мать поведала всем, что Учитель их – проститутка и пусть вообще немедленно несёт кольцо её доченьке по всем правилам, иначе худо будет. Бану схватилась за горло: что там между ними произошло? Как выяснилось, ничего особо криминального, Веретено едва успело приступить к трапезе, можно сказать, оно только повязало салфетку на шею, подготавливая почву для будущего романа, но и этого хватило консервативной и решительно настроенной мамаше, которая усмотрела в успешном и всеми любимом Учителе блестящую партию для своей безнадёжной дочери.
«Но что было потом?» – мучительно пыталась вспомнить Бану. Ей тогда стало так плохо, что пришлось сесть, её трясло – так её трясло только раз в жизни, когда в городе случилось сильное землетрясение, а Бану тогда была маленькая. Вроде бы Веретено со сконфуженным выражением на хорёчьей физиономии увело разбушевавшуюся мать Зейнаб в свой кабинет и долго с ней о чём-то говорило. Когда они вышли, её лицо уже не выглядело так, словно вот-вот лопнет. А потом урок продолжался как ни в чём не бывало. И на следующем занятии никто не вспоминал о скандале, хотя ожидать можно было того, что о нём будут говорить ещё несколько поколений сальсеро. «Как я могла об этом забыть?» – недоумевала Бану. Она рассказала эту историю Лейле.
– Хм. Если бы обо всём забыла только ты, я бы сказала, что у тебя произошла избирательная амнезия в результате психологической травмы, полученной вследствие забытых событий.
– Красиво
