Так прошел день.
А когда за окном стемнело и Алька с Мариусом вернулись в комнату, ее словно молнией пронзило. Осознание того, что завтра – именно завтра – с ними может случиться все, что угодно, и что запросто может оказаться, что эта ночь последняя, было таким болезненным, острым, что девушку затрясло. Глотая слезы, она подошла к Мариусу и обняла его, прижимаясь всем телом.
– Что, маленькая? – Он нежно погладил ее по голове.
– Мне страшно. А вдруг что-нибудь пойдет не так, как мы задумали?
Мариус тяжело вздохнул, осторожно пригладил перышки на плечах.
– Знаешь, я не буду лукавить. Может произойти все, что угодно. Начиная от того, что за нами начнется охота, и заканчивая тем, что моя теория насчет разрушения артефакта внезапно не сработает.
Алька вдохнула полной грудью его запах – старинные книги, кофе, дерево.
– Я боюсь за тебя.
И произнести это оказалось так просто, как будто и не было странной и сложной истории их знакомства. Как будто все началось совсем не так и Мариус был всего лишь приятным мужчиной, который обратил внимание на Альку, а она на него. И по всем правилами он сделал предложение руки и сердца. В присутствии родителей. За торжественным чаепитием.
– Тут же, милая, такое дело, – глухо пробормотал он, гладя ее по плечам, по спине, прижимая к себе, – нам двоим не будет места в этом мире, если оставить все, как есть. Земли крагхов тоже со временем прекратят свое существование, сами крагхи постепенно вымрут. Так что оставлять все, как есть, нет никакого смысла.
Помолчав, он добавил:
– Знаешь что, Алайна, давай ложиться спать. Завтра тяжелый день.
И, осторожно разняв ее руки, высвободился из объятий и принялся расстегивать сюртук. Повесил его на спинку стула. Затем сел на кровать, расстегнул ботинки.
А она стояла, смотрела на него и не могла понять, что же не так.
– Ты больше не хочешь меня? – сорвалось с губ.
Мариус застыл на мгновение, потом медленно глянул на Альку исподлобья. Хмуро, почти угрожающе.
– Откуда такие выводы, маленькая?
А голос обманчиво мягкий. Так с детьми разговаривают. Но она же не ребенок. Только вот перья синие по всему телу, и крылья, и на голове вместо волос…
– Ну… – Алька замялась. Она и сама уже не понимала, зачем спросила. – Ты не пытаешься… Тебе не нравится, что я такая, да?
Мариус только плечами передернул.
– Мне все нравится, Алайна. Но мне кажется, правильнее будет, если мы с тобой поженимся. Разве не этого хотят все девушки?
Ее внезапно начал бить озноб.
– Поженимся? Ох, Мариус, мы можем не дожить до свадьбы. Все, что угодно… И мне страшно, очень страшно, что я потеряю тебя или ты меня и у нас ничего не останется, чтобы вспомнить.
– Но, может, это и правильно? – Он прищурился. – Может, пусть лучше будет так, чтобы потом не было больно?
– Нет! – Алька упрямо тряхнула головой и шагнула к нему, медленно разматывая свое одеяние. – Нет, это неправильно. Все неправильно. Пусть лучше будет больно, но мы хотя бы запомним друг друга.
Она потянула веревочку, шаровары шелковой тряпочкой упали к ногам.
– Тебе противно, что я в перьях?
– Нет. – Взгляд Мариуса сделался пронзительным, даже злым.
– Тогда я хочу, чтобы мы этой ночью… по-настоящему. Как муж и жена.
Алька сказала это и замерла в ожидании. Если он откажется, наверное, она и этой-то ночи не переживет. Она не отрываясь смотрела в его лицо, отчего-то хмурое и сосредоточенное. А потом Мариус выдохнул хрипло:
– Иди сюда.
Шаг. Тело деревенеет от страха. Еще шаг.
Она едва сообразила, что Мариус вскочил с кровати и подхватил ее на руки. И совсем растерялась, когда бросил ее на перину, на спину, заставляя распластать крылья.
– Маленькая пугливая птичка, – хриплый шепот на ухо, – раз решила, то решила. Бояться здесь нечего.
– Больно будет? – Алька почувствовала, как сильные пальцы нашли под перьевым воротником ее грудь и уже ласкают, медленно, завораживающе медленно, очень приятно.
– Я постараюсь, чтобы не было. Расслабься. Можешь даже глаза закрыть.
Она подчинилась. Теперь, когда перед глазами было темно, остались одни ощущения – горячие, приятные, от которых просыпалось странное чувство, будто чего-то не хватает. Вжатая в перину тяжелым мужским телом, Алька доверчиво позволяла ему себя целовать. Ласкать губы, скулы, шею – там, где была кожа. Голый животик. И даже ниже… В какой-то момент ей стало стыдно, она было сжала колени, но Мариус не дал. Альке уже казалось, что его руки, его губы везде. И так хорошо стало от этого, что она сама раздвинула бедра, чуть приподнимая их.
Боли не было. Просто ощущение дискомфорта, как будто ее растягивают изнутри. А потом и это чувство ушло, уступив место горячим волнам. Они проникали в ее тело, обжигающе приятные, опутывали золотыми пламенеющими нитями, постепенно стягиваясь в полыхающий узел где-то в низу живота – чтобы потом в один миг разбиться мириадами сверкающих брызг, заставляя выгибаться дугой, задыхаться, захлебываться собственными вскриками.
– Алечка, – шепот едва достигал сознания, – я тебя люблю. Спасибо, что подарила мне это счастье.
– Я тоже… люблю тебя, – обессиленно пробормотала Алька. – Просто вот так. Да.
А про себя подумала – ну вот и все. Теперь они вместе, что бы ни случилось. Они просто принадлежат друг другу, и это хорошо и правильно. И навсегда.
Мариус прижал ее к себе, целуя в затылок, обнимая за талию, и Алька медленно уплывала в дрему.
Но чувство тревоги никуда не делось. Оно как будто задремало, а потом снова среди ночи подняло голову. Как будто что-то было – или могло пойти не так. Алька прижалась к крепкому телу Мариуса, уткнулась лицом ему в грудь и постаралась снова уснуть. И у нее получилось.
Пелена замерла, натянулась зеркалом. Даже радужные сполохи застыли, расплывшись цветными пятнами. Кровь пульсировала в висках, перья сами собой топорщились. Алька покосилась на стоящего рядом Мариуса. Он молчал и просто держал ее за руку. До Пелены оставались считаные шаги. За спиной остался Сантор, грозное черное изваяние.
«Ты всегда можешь найти здесь убежище».
«Я сделаю все, чтобы помочь».
«Ты очень похожа на свою мать. Такая же упрямая и свободолюбивая. Не смог ее удержать, и тебя не могу, да и не нужно, наверное».
Судорожно вздохнув, Алька обернулась и вымученно улыбнулась крагху. Тот понял руку, прощаясь. Так и стоял у границы гранитного плато, вплотную примкнувшего к Пелене.
«Надеюсь, у нас получится», – подумала Алька, шагнув вперед, еще ближе к неизвестности.
– Готова? – прошептал Мариус и еще крепче сжал ее руку.
– Да.
Шаг, другой, третий.
Алька ощутила легкое сопротивление. Как будто входила в холодное, липкое желе, оно противилось, пружинило, откидывало назад.
«А когда летела с той стороны, наоборот, притягивало», – подумала она, цепляясь за Мариуса. Тот шел вперед легко, и, верно, это было потому, что Мариус не крагх, не двуликий.
На миг Альке показалось, что воздух раскалился. Обжег горло, мелкими иглами впился в легкие – и в это мгновение она
