— Ты — гений! Это ж надо было такое придумать! Бомба! Огонь! Боже, ты же нас всех поднимешь на новый уровень! — бормотал Вадик, как заведенный, не сводя с Нади восхищенного взгляда. — Так ты что, еще и на скрипке играть умеешь? Не женщина — богиня!
Вот как тут было не устоять? Кто бы после такого взял себя в руки и честно признался: «Нет, флешмоб придумали мои сестры, с локацией помог старший брат, а на скрипке я играла сто лет назад, и то доводила этим до слез и зубовного скрежета свою училку».
На волне самолюбования, трепыхаясь в адреналиновой лихорадке, Надя залихватски повела плечом и выдала:
— А почему бы и нет? Скрипка у меня еще есть, и играть там особо нечего.
О, сколько же раз Надя потом корила себя за эти слова! Распахнула потертый пыльный чехол, закрыла лицо руками и разразилась такой первосортной бранью, что ее педагог по скрипке зарыдала бы сейчас пуще прежнего.
Опытным путем Надя выяснила, что скрипка — не велосипед, и на ней вполне можно разучиться играть. Да, она заменила струны, да, она попросила у коллег Игоря запасной смычок и подстригла ногти почти под мясо. Но, Боже, какими же чудовищными звуками разразился инструмент, смирившийся было с антресольной участью!
Две недели Надя занималась, как проклятая. Людмиле Сергеевне, чуткой соседке снизу, хватило пятнадцати минут, чтобы не в такт забарабанить в дверь и пригрозить полицией и санитарами из лечебницы для душевнобольных. Пришлось, скрепя сердце, возвращаться побитой собакой в родительское гнездо и гонять там гаммы до тех пор, пока отец, схватив куртку, не вышел из дома в неизвестном направлении, мама не вспомнила о внуках, с которыми что-то давно не гуляла, а Машка, проверещав что-то о бесчеловечности, не усвистала с конспектами в библиотеку. Остался только Рома, поскольку он оказался единственным из семьи Павленко, кто заранее предусмотрительно разорился на шумоподавляющие наушники.
Надя плакала от бессилия, кончики пальцев с непривычки горели, будто она сунула руку в осиное гнездо. Снова пахнуло детством, снова захотелось поджечь ноты и сигануть с инструментом из окна. И вовсе не потому, что Надя не любила музыку, нет, ей казалось, что это музыка ненавидит ее. А что может быть больнее и обиднее безответной любви?
Несколько раз она звонила Игорю. Сначала честно призналась, что играет отвратительно, потом, когда он сказал, что ни в коей мере в ней не сомневается, и вообще, нет ни одного нормального музыканта, которому бы время от времени ни казалось, что он — криворукое ничтожество. Тогда Надя пошла на ложь и принялась кашлять в трубку, как чахоточник на последней стадии, но Игорь и тут не купился.
— Мы пройдем через это вместе, — неуклонно отвечал он. — Тебе нужна встряска.
Не помогало ничего. Ни образные и красочные истории про диарею, ни легенды о сгоревшей скрипке, ни бессовестное слезное нытье в лучших традициях вокзальных побирушек.
— Приезжай ко мне, — просто предложил Игорь. — Я помогу тебе, разучим партию вместе.
Надя не понимала, зачем ему возиться с профнепригодной калекой вроде нее, но все же приехала. Публичного позора она боялась сильнее, чем осуждения Игоря. Собравшись с духом, она исполнила то, что успела разучить, и виновато опустила взгляд в пол, готовясь услышать смех или, и того хуже, рвотные позывы.
— Ты большая молодец, — неожиданно произнес Игорь, и Надя недоверчиво уставилась на него. — Знаешь, я никогда еще не встречал людей с такой силой духа.
«А он хорош!» — подумалось Наде. Так тактично ее еще никто не ругал. Вроде и похвалил, не сказал ничего плохого, но ощущения такие, словно трактор переехал.
— Я, конечно, не скрипач, — он вздохнул. — Но у тебя явные проблемы с постановкой. Руки зажаты, поэтому звук не идет…
— Я знаю, — Надя невесело усмехнулась. — Видимо, скрипка — это не мое.
— Нет! — горячо возразил Игорь. — Дело вообще не в этом, говорю же: постановка! Руки бы оторвать твоему педагогу!
— Что?..
— У тебя и фразировка нормальная, и играешь чисто, и все данные… — он покачал головой. — Тебе загубили все в детстве, это преступление — и самое настоящее.
— Но… Я думала, проблема во мне?!
— Шутишь?! — искренне удивился Игорь. — Если бы ты попала к нужному человеку, сейчас бы ты колесила с сольными концертами по Европе, а не Платон.
— Да прям уж… — отмахнулась она, но уже без прежней уверенности.
— Окей, — кивнул Игорь. — Тогда скажи-ка мне, сколько известных скрипачей выпустил твой педагог? Сколько лауреатов? Или так: сколько человек из твоего класса поступили потом в приличное училище или в консу?
— Кажется… — Надя наморщила лоб и задумалась, припоминая, часто ли мелькала фамилия ее педагога на доске с почетными грамотами в музыкалке. — Кажется, нисколько…
— Вот тебе и ответ, — резюмировал Игорь тоном Шерлока Холмса, распутавшего очередное преступление. — Так что если ты вдруг решишь вернуться к музыке, то переучиваться придется долго, но шансы есть…
— Нет уж, — спешно перебила Надя. — Я — пас.
— В любом случае, тебе стоит сыграть с нами. Партия не трудная, а ты заслужила засветиться в этом историческом ролике. Как-никак, твоя заслуга.
«Ты», «тебе»… Если речь Платона состояла по большей части из «я», то Игорю, казалось, было куда интереснее говорить о Наде, и это подкупало. Она чувствовала свою значимость, и потому не могла сдаться, не хотела подвести ни Игоря с его безграничным терпением, ни саму себя. А потому занималась до кровавого пота, брала в руки смычок сразу же после утреннего кофе, а клала, когда за окном начинало темнеть. К счастью, Игорь не так давно сделал ремонт и позаботился о звукоизоляции, поэтому время от времени Надя репетировала у него дома, давая соседям и родным передохнуть от мигрени.
И хотя дирижер на общих репетициях не сказал ей ничего плохого, да и она умудрялась все чаще обойтись без явных ляпов и фальши, страх не отпускал Надю не на секунду. Даже по ночам ей снилось, что она выходит на публику играть, и все смотрят на нее, затаив дыхание, а у нее вместо струн — шерстяные ниточки.
У музыкантов есть примета: если накануне выступления тебе приснилось, что ты облажался, то концерт удастся на славу. Судя по этой примете, Надя должна была сыграть, как Паганини, потому что, когда она проснулась тем утром часов эдак в пять, в ушах у нее еще долго звучал зловещий гогот толпы. Жаль, что в приметы Надя никогда не верила, а потому перед самым моментом «Х», украдкой поглядывая на Игоря из своего импровизированного укрытия, потела, как ненормальная, и задыхалась от
