Он вышел на улицу, посмотрел на черное небо и набрал в легкие прохладную темноту ночи, так, что защипало глаза. Город покачнулся и засмеялся Карелину в лицо. Вот оно, началось. Карелин безумно улыбнулся. Там, внутри, все прыгало и выплескивалось наружу. Как классно было жить! Он купил сигареты, забежал через две ступеньки на свой седьмой этаж. Запыхавшийся ввалился в кухню и достал из коробки под столом ворох бумаг. Он долго зачеркивал предыдущую писанину, пока где-то там не прорвало последний шлюз, и ему уже ничего не могло помешать.
Когда стало светать, Карелин, измученный, докурив последнюю сигарету, пошел в комнату. Стянул джинсы и неуклюже залез под одеяло. Она сама открыла глаза. Ей захотелось курить и спрашивать его какие-то сложные запутанные вещи. Он отвечал ей совсем не то, что было нужно, но слова все равно ничего уже не значили. Скоро он уснул. Он был по-настоящему счастлив.
Титаник
(Опубликовано в газете «Звезда», Пермь, 2001 г.)
I
Есть ли что-то в твоей жизни, с чем можно было бы остаться на Титанике? Любовь, музыка, семья, творчество? Время, время, время. Когда он придет, твой Титаник? Цени минуту, час, день. Успевай быть человеком. Каким будешь ты в панике? Цепляться за обломки? Зачем прыгать раньше времени? Глупая надежда на спасение в океане. Продлить жизнь на час на корабле. Кому отдать место в шлюпке? Как потом жить и зачем? Считать себя настолько ценным, чтобы занять чье-то место. Люди, люди, люди. Идете по головам друг друга, топчете друг друга. Толпа неуправляема, животный страх охватывает все стадо. Ты уже не видишь ни себя, ни кто рядом с тобой. Что нужно иметь внутри, чтобы не подчиниться потоку?
Страшно захлебнуться, но не страшно умереть, когда рядом ты или то, что дороже всего: для музыканта – скрипка. Но вдруг я не буду знать, что с тобой, ведь только вместе мы сможем все.
Зачем притворяться, выбирать себе не то, что ты хочешь на самом деле, – ведь ты на Титанике! Он сорвет маски рано или поздно. Глупые интересы, связывающие людей, – что они стоят? Кто имеет право решать – спастись тебе или погибнуть? Но дети должны жить дальше – вот единственное, что ясно.
II
Бритвой носа разрезая пелену воздуха, он летел навстречу смерти. Черная печать гибели красовалась на слепящем борту между аккуратно нарисованными буквами. Окурок полетел в море со стильной небрежностью впустую прожитого момента. Брызги смеха рассыпались по палубе, пренебрегая необдуманной минутой. Шорох шелка и мягкое движение кружев на верхней палубе растягивало бесполезное мгновение до бесконечности. Лампочки чувств, мусор мелочных обид, конфетные обертки кокетства, спичечные домики планов, серная кислота ревности, колокольчики легкомыслия, фарфоровые блюдца чопорности и высокомерия, клетки корсетов, спасительный одеколон обмана, простыня логичных оправданий, специи безумных инстинктов, неустойчивые статуэтки гармонии, невинные бусины глупости – все забито: полные трюмы, бережно упаковано, расставлено по полочкам в каютах, спрятано в сейфах, разбросано по смятой постели. Еще немного, и все покроется тиной, все намокнет и пойдет ко дну. Холодный айсберг, неминуемый, обреченный на роль судьи – глоток воздуха перед толчком. Удар – искаженные лица за сорванными вуалями, сощуренные глаза, ослепленные лучом реальности. Спасательные жилеты истинных чувств, шлюпки благородства – их не хватит на всех. Железная коробка, напичканная всем необходимым, чтобы забыть об опасности. Но ледяная масса воды с первобытной дикостью стихии быстро остужает пыл уверенности и замораживает иллюзию всемогущества. Сотни судеб смешиваются в одну. Мягкое давление природы, сминающее конструктор цивилизации. Услышит ли кто-нибудь ее голос в суматохе и панике катастроф?
Где-то там глубоко
(Опубликовано в журнале «Юность», 2000 г., № 5)
Пепельная тишина пустыни. Серо-голубоватые тени облаков, поддуваемых порывами свежего ветра, покрывают полосами влажные песчаные массивы. Ты удобно устроился в соломенном кресле рядом с чашечкой кофе и аппетитно расплывшимся на блюдце пирожным. Прозрачный обрывок безделья медленно улетает за горизонт. Аромат гари и свежесть ветра, шевелящего твои растрепанные волосы и оборванные джинсы, немного замутняют рассудок, и ты то и дело погружаешься в легкий бредовый сон. Миг блаженства, длящийся бесконечно. Стальной песок смешан с черными лохмотьями обгоревшей коры – твое любимое сочетание бальзамом действует на воспаленные глаза. Рыжий налет ржавчины, немного мутный и приглушенный, покрывающий гору железных обломков, старых часовых механизмов, гвоздей, гаек, болтов, решеток, бережно собранных твоей рукой, просто радует. Любовь к железу – форма извращения, присущая поколению с острым восприятием мутирующей окружающей среды, родившемуся под газетным заголовком «Экологический кризис» и транспарантами партии зеленых.
Ты небрежно делаешь глоток, вбирая в себя мутную горькую жижу, разъедающую печень, и с наслаждением крутишь в руке кусок трансформатора, покрытого замечательной грязно-оранжевой пылью. В горле застрял комок подступающих вибраций, к кроссовкам побежали мурашки, и ты почти осознаешь состояние кайфа. Ты тянешься к рюкзаку и заталкиваешь в ухо наушник.
В барабанную перепонку ударяет поток звуков. Дикий первобытный ритм ударника резонирует с бешено ускоряющимся пульсом, разрывающим кожу виска. Хриплый крик въедается в самую плоть и пенит красную жидкость. Электричество, вырабатываемое всеми электростанциями мира, сконцентрировалось в твоем плеере. Голова сама собой совершает стандартные потряхивания пережженными патлами. Индивидуализированная форма язычества: тупая потребность растворения в массе, физическое раскрепощение, генерирование телесной энергии в совместном безумии под удары шаманского бубна. Только толпа сидит теперь внутри: ты можешь выпустить ее, а можешь раздавить как тараканье гнездо. Ты можешь все: вдавить кнопку «пауза» и заполнить пространство своими идеями; проколоть себе пуп и порассуждать о существовании бога; уехать автостопом на другой конец страны и изобрести новый музыкальный стиль. И все это – ужасно скучно. Лучше сидеть здесь среди железного хлама и ощущать собственную оригинальность, наслаждаться своим неповторимым восприятием мира и с презрением думать обо всех тех, кто тебя не понимает.
Клубы дыма с приятным, до мозга костей знакомым ароматом, вскрывающим повороты подсознания. Буквальное ощущение окружающего, примитивизм, мерное шуршание проходящего времени, зависание в пространстве, неподвижность – иллюзия полного удовольствия. Если бы не было так много смерти, люди бы принимали наркотики по праздникам.
Черный, рыжий, серый. Серый, черный, рыжий. Рыжий, серый, черный. На горизонте появляется маленькая темная точка, она приближается. Человек в капюшоне подходит к столику и наливает себе кофе. Он уютно размещается под деревом и звучно отхлебывает питье. В его глазах отражаются воздушные перемещения, он немного прищуривается и хитро улыбается.
– И почему ты вдруг решил, что кому-то нужны истинные чувства?
– Дело в том, что, испытывая нечто подобное, ты немного очищаешься.
– А если забыть обо всех человеческих отношениях и заняться более глобальными вещами?
– Поиски вовне, так или иначе, приведут вовнутрь. Внешний мир неизвестен, а внутренний непостижим. И то и другое мелькает во
