– К чему ведет совершенствование: к гармонии или расширению возможностей?
– К новой цели иного порядка. Человек боится самого себя, боится своего недобра, а в движении не замечаешь граней.
– Как вылечиться от эгоизма?
– Нужно завернуть его в газетку и положить в тайное место, иногда доставать и любоваться.
– Глупый мир с жалкими людишками, не способными контролировать даже собственный желудок! Мы чужие везде, большое и недоступное нашему разуму составляет нам схему достижения счастья, божественный тоталитаризм – вот как это называется!
– Посмотри, как растворяются крупинки кофе в кипятке. Стань частью силы, и ты познаешь свободу и полюбишь этот мир…
За дерево зацепляется воздушный шарик. С пирожным на блюдце, расплывшимся аппетитно, и с кофе чашечкой рядом в кресле соломенном устроился удобно ты. Массивы песчаные влажные полосами покрывают ветра свежего порывами поддуваемых облаков тени серо-голубоватые. Пустыни тишина пепельная…
Париж
Любовь бродит по твоим узким извилистым улочкам и блестящим бульварам, откликается в имени каждого квартала, слышанном в далеком волшебном сне, пропитывает воздух, отражается в Сене, окутывает древние стены Нотр-Дама, мерцает теплым огоньком во взглядах прохожих, звенит в мягком милом картавом «р» твоих жителей. Впечатления. Впечатления самыми сильными могут быть только здесь: все эти мосты, переулки, мостовые, лужайки вызывают раздражение нервных окончаний, так что слезятся глаза и прерывается дыхание. Все сливается в одну пеструю размытую массу, нужно только взять кисть, чтобы схватить момент. И все-таки ты нереален, ты выдумка, сказка, иллюзия. Тебя нельзя увезти с собой, разве что в сердце сохранить протяжную мелодию губной гармошки и тосковать, тосковать.
Тебя нельзя потрогать рукой, потому что ты не та железная конструкция, подсвеченная ночью, и не покрытые средневековым мхом серые отголоски готики. Ты – вздох, вырывающийся при слове Монмартр, ты – смех, доносящийся из маленького открытого кафе в переулке Монпарнаса, ты – взгляд, пойманный на перекрестке Сэн-Мишель. Ты – запах сладкого удовольствия с примесью богемного аромата, каплей пикантности и элегантной непристойности. Ты – воплощение стиля, и даже пошлость красива в тебе. Ты был и будешь мечтой. В тебе нельзя жить, но тобой можно жить.
Двери
Когда Потеряйкин заносил ботинок, дабы переступить порог, помещение показалось ему совсем небольшим. Ему было видно несколько дверей, и он предположил, что за ними скрываются маленькие квадратные комнатки с окошками и цветками на подоконниках. Но, как оказалось, почти каждая дверь вела в новый коридор с таким же количеством входов. Потеряйкин стоял перед бесконечным лабиринтом, тянущимся в никуда. В стенах направо и налево – обнаружил он после короткого обследования – были расположены разного рода чуланчики.
Один из них – заваленный бумажками с его собственными детскими каракулями, уродливыми рисунками, школьными записками и письменным сообщением об уходе из дому, адресованном родителям. Потеряйкин захлопнул дверцу и стал подбирать ключ к кладовке. Из нее вывалилась куча пластинок, кассет, дисков, старинных книжек, футбольных мячей и тому подобный хлам, которым он, по правде говоря, очень дорожил. Он бережно затолкал все обратно в кладовку и запер ее, после чего отцепил ключ от общей связки и положил его во внутренний карман куртки.
Продвигаясь дальше по коридору, он открывал одну дверь за другой. Как выяснилось, жилых помещений было предостаточно. В одном из кабинетиков рядами стояли полки с пыльными и потертыми произведениями литературы. Кое-где в стеклянных емкостях хранилась густая мутная жидкость. Потеряйкину пришла в голову мысль, что это должно быть несколько подпорченная временем, перебродившая человеческая мудрость. Он ухмыльнулся собственной оригинальности и продолжил осмотр комнат.
Потеряйкину потребовалось немного времени, чтобы сообразить, что кое-какие двери вообще не стоило открывать. Безобразные монстры, уродливые карлики и тому подобные твари населяли эти помещения. Но мало того что они представляли собой отвратительное зрелище, но, что страшнее, они пытались вырваться наружу и грозили испортить все милое настроение, витавшее в его – Потеряйкина – лабиринте.
В один прекрасный момент Потеряйкин натолкнулся на настоящий оазис в этом царстве нагроможденных мыслей – что-то вроде мансарды, в которую вела шаткая лестница с закругленными перилами. В полутемное помещеньице удачно вписывалось кресло с пледом, перед ним играла волна огоньков на каминных углях и тысяча приятных мелких вещей – мешочков, монеток, фигурок, картинок, колокольчиков – были пристроены на столе, этажерке и всех имеющихся горизонтальных поверхностях. Но дело было даже не в обстановке, а в том, что, переступая границу этой комнаты, перед глазами выстраивались вереницы образов, они окружали, иногда сливались с Потеряйкиным, события происходили сами собой, как будто бы бесконтрольно. В этом-то и было величайшее наслаждение – пребывать в иллюзорном измерении, подчиняться воле действующих в нем сил и в то же время осознавать, что все это лишь вариант реальности, который можно легко отбросить.
Довольно скоро Потеряйкин освоился в своих владениях и стал подумывать о гостях. Одну из комнат он специально предназначил для посетителей. В основном это были люди с дружелюбными лицами, с интересом рассматривавшие картинки на стенах и окружающие предметы. Кто-то из них задерживался надолго, погружаясь в бесконечные беседы, наполняя воздух табачным дымом и кофейным ароматом. Потеряйкин частенько доставал из своих чуланчиков всякую рухлядь и тащил туда на всеобщее обозрение. Были даже такие, кто побывал практически во всех закоулках его лабиринта. Но только он знал, что существовала еще одна большая связка ключей, которым он и сам пока не нашел применение. Поэтому иногда незаметно для других он отлучался и бродил по слабо освещенным коридорам в поисках выхода. Были такие периоды, когда он бросал свою затею и довольствовался тем, что было понятно и знакомо. Но однажды, в очередной раз возобновив попытку углубиться в путаницу извилистых тоннелей, ему-таки удалось пробраться за паутину, покрывающую тяжелую замшелую дверцу, неприметную с первого взгляда. А дверца та была даже не заперта, ее достаточно было подтолкнуть, и она сама открылась навстречу Потеряйкину.
Когда он занес ботинок, дабы переступить порог, помещение показалось ему совсем небольшим, но по опыту зная, что это всего лишь видимость, Потеряйкин не дал себя обмануть. Ощутив зуд первооткрывателя, он ринулся на исследование новых территорий. Под одной из дверей он заметил полоску света. Он торопливо отпер ее, и на мгновение его ослепило. Привыкнув к солнцу, он окинул взором представшую перед ним картину – и отшатнулся. Перехватило дыхание, и он схватился за дверной косяк. Потеряйкин стоял в растерянности. «Как же так, – прошептал он. – Как же так?»
Дело в том, что в так называемой «комнате» ничего не было, то есть вообще ничего, ни потолка, ни пола, ни стен. Сразу за порогом начиналось залитое ярким дневным светом пространство и, скорее всего, нигде не заканчивалось.
Потеряйкин еще долго находился в полном недоумении, пока его не разморило теплое, как будто июльское, солнце. Он сел на порог, свесил ноги в это свое
