— Григорий Серко. Михайлов сын.
— А деда твоего как звали? — не унимался старик.
— Силантием крестили, а люди звали Силантий травник.
— От, значит, как, — грустно улыбнулся ветеран. — Да уж, видать, и вправду судьба.
— О чем это вы, дяденька?
— Знавал я деда твоего. Да и сказать по правде, живу до сих пор только его рукам благодаря. Вот что, парень. Приходи завтра в казармы. Как в ворота войдешь, по левую руку сторожку увидишь. Там меня и найдешь. А часовому на воротах скажешь, что к Василию Ломакину идешь. Они пропустят. И собачек не бойся. Не тронут. Придешь?
— Приду. К полудню буду, — кивнул Гриша.
Снова кивнув, ветеран развернулся и не спеша заковылял к центру города. Проводив его взглядом, Гриша задумчиво почесал в затылке и, резко повернувшись к князю, сказал:
— Рассказал бы кто, не поверил.
— Ты его знаешь? — спросил князь.
— Нет. Он сказал, что деда моего знал. Вот теперь и думаю, это сколько ж ему лет стукнуло?
— Думаешь, стоит идти?
— Слово дадено. Да и не верю я, что горцы в город мстить полезут. Не тот случай.
— Почему не тот?
— Если б я их спящими взял или в засаде, безоружными, тогда да. А в бою… Нет. Не будет мести, — решительно мотнул чубом казачок.
Словно в ответ на его слова из-за угла выехали три всадника и шагом направились прямо к воротам. Гриша сразу насторожился и, скользящим движением коснувшись засунутой за спину нагайки, тихо прошептал:
— Идите в дом, ваше сиятельство. Это горцы.
— Ничего. Я вооружен, — так же тихо отозвался князь, сунув руку в карман, где носил свой любимый «бульдог».
— Не рискуй, княже. Ежели что, я сам справлюсь, — угрюмо проворчал казак, и князь невольно вздрогнул от стали, прозвучавшей в его голосе.
Ему, бывшему офицеру, очень захотелось вытянуться во фрунт и ответить уставной фразой: так точно. Поймав себя на этой мысли, Николай Степанович только удивленно головой покачал. Тем временем троица горцев подъехала к воротам и, придержав коней, дружно уставилась на юного казака.
— Салам, — нарушил молчание самый старший из троицы.
— Алейкум ас салам, — спокойно ответил Гриша.
— Ты вступил в бой с четырьмя моими воинами и убил их. Я знаю, что это так, — вскинул руку говоривший, заметив, что князь собирается вмешаться.
— Это так, — кивнул Григорий. — Это был бой, и они его проиграли. Кисмет.
— Кисмет, — вздохнул говоривший и огладил ладонями бороду. — Что ты хочешь за их тела?
— Я не шакал и не ищу выгоды с трупов. Можете их забрать, — ответил казак с таким достоинством, что горцы растерянно переглянулись. — У меня не было времени похоронить их до заката, по обычаю. Так что, если тела не забрали власти, то они ваши.
— Где был бой? — быстро спросил переговорщик.
— Пятнадцать верст, в предгорье, на поляне, у ручья.
— Я знаю это место, — прохрипел стоявший справа от переговорщика горец и, дождавшись утвердительного кивка старшего, ловко развернул коня.
Дождавшись, когда треск подков стихнет, переговорщик повернулся к парню и, окинув его задумчивым взглядом, сказал:
— Пластун. Родовой казак. Тебя хорошо учили. Ты прав. Был бой, и ты победил. Так что не бойся. Мести не будет. Не за что мстить. Не только казаки знают, что такое честь. Мы тоже знаем. А за то, что не стал за тела выкуп просить, запомни, в моем ауле ты всегда получишь кров и хлеб. Меня зовут Анвар Сеид. Будет плохо, или станешь искать защиты от врагов, приходи.
— Благословение Всевышнего твоему дому, почтенный. Я запомню твои слова, Анвар ходжа, — склонил голову Григорий.
— Тебя и правда хорошо учили, — тихо рассмеялся горец и, толкнув коня коленями, развернул его.
— Ас салам, казак, — бросил он через плечо, продолжая улыбаться.
— Ас салам, — улыбнулся Гриша в ответ.
— Что это сейчас было? — спросил князь, глядя им вслед и ничего не понимая.
— Я же говорил, мести не будет, — усмехнулся в ответ юноша.
— Еще скажи, что ты себе только что кунаков завел, — проворчал Николай Степанович, пытаясь обрести душевое равновесие.
— Нет. Кунаками они не станут. Между нами кровь. Но слово свое они сдержат.
— Однако и выдержка у вас, молодой человек, — растерянно выдохнул князь.
— С горцами говорить меня отец специально учил. Непростой народ. Но если их обычаи уважать и веру не хулить, то и они тебя уважать будут. А более всего они силу уважают. Внутри которая.
— Духовную, — понимающе кивнул князь. — Что ж. Думаю, теперь полицмейстер может спать спокойно.
— Он и так хорошо спит, — рассмеялся Гриша. — Ваше сиятельство, а не прогуляться ли нам на базар?
— Хочешь оружие продать? — понимающе усмехнулся князь.
— А заодно и прикупить кое-что.
— Тебе что-то нужно? Только скажи, и слуги все принесут.
— Не стоит. Не барин. Да и самому всегда надежнее, — отмахнулся парень.
— Может, ты и прав, — смутился Николай Степанович. — И кстати, перестань меня титулом величать. Я и так знаю, что я сиятельство. Называй по имени-отчеству.
— Как пожелаете, Николай Степанович, — кивнул Гриша и направился в дом, переодеться и упаковать добытое оружие.
* * *После прибытия в дом князя Гриша первым делом привел добытое оружие в порядок, вычистив его до зеркального блеска. Из всего добытого он решил оставить себе только старинный кинжал — бебут. Изогнутый, словно тигриный коготь, синеватой стали, в чеканных ножнах, украшенных серебром. С интересом рассматривая это произведение искусства, юный казак пытался представить себе, кто был тот неизвестный мастер, что выковал это оружие, и кем был его первый владелец.
Этим оружием можно было владеть, но стать его хозяином мог только настоящий воин. Григорий помнил старую легенду, услышанную от деда, что настоящее булатное оружие всегда само выбирает себе хозяина и служит ему и его потомкам. А если человек чем-то не устраивает такое оружие, то оно уходит от него. Ломается или позволяет его убить. И вот теперь,
