— Это я сама подпругу отпустила, — ответила девушка. — Хотела немного одна в тишине погулять, а тут эти. Ласточку напугали и на меня набросились. Морды каторжные.
— Зря вы в такую глухомань одна пошли, — качнул головой Гриша. — Лучше уж в сторону Красного Села ехать. Там за Горелово и лес почище, и народ спокойнее.
— А я вообще люблю в незнакомые места кататься. Но тут вы, похоже, правы. Сюда ездить я больше не стану. А вы тут как оказались? По службе?
— Можно и так сказать, — усмехнулся Гриша.
— Вы настоящий казак? — тут же последовал вопрос.
— Родовой, — кивнул парень, накидывая на кобылу потник.
— А где вы научились так плетью орудовать?
— Это не плеть. Это нагайка. А для казака это тоже оружие.
— А как вас зовут, спаситель? — вдруг кокетливо улыбнулась девушка.
— Григорий Серко. А вас?
— Анастасия Меньшова. Дочь купца первой гильдии Михаила Меньшова.
— О как! А чего ж тогда верхом, а не в автомобиле? — иронично спросил парень.
— Я лошадей больше люблю, чем эти керогазы, — сморщила девушка нос. — Да и на прогулке можно одной побыть. А в машине всегда водитель рядом. А значит, всегда будет кому отцу доложить, где была.
— Доехали до парка, и гуляйте одна в свое удовольствие. Что мешает? — пожал Гриша плечами, не понимая такой страсти к диким местам.
— Странный вы, Григорий, но интересный, — высказалась Настя, спрыгивая с коня.
* * *Вопросы сыпались из нее, словно горох из худой торбы, но Гриша с едва заметной улыбкой, отвечая на них двумя-тремя словами, просто тихо любовался девушкой, даже не задумываясь о том, что именно она спрашивает. Грач, вышагивая рядом с каурой Ласточкой, игриво выгибал шею и то и дело покусывал попутчицу за гриву. Кобылка фыркала и трясла головой, но не делала попыток отступить в сторону, что ясно показывало, ухаживания вороного ей нравятся.
Повесив повод на луку седла, Гриша сел боком, развернувшись к девушке всем телом. Глянув на его позу, Настя сморщила носик и, не удержавшись, рассмеялась, но тут же схватилась ладошкой за челюсть:
— Ой, не смеши. Больно.
— А чего тут смешного? — не понял Гриша, быстро осматривая себя.
— Я подумала, что будет, если твой Грач вдруг на дыбы встанет. Всю пыль с дороги соберешь.
— Зачем? Спрыгну, да и все, — отмахнулся парень.
— Ах да, ты же родовой казак. В седле родился, в седле женился и в седле помер. И так из поколения в поколение и от отца к сыну.
В голосе девушки явно прозвучала издевка. Эта фраза стала для парня словно ушат ледяной воды. Он легко мог простить насмешку над собой, шутку над местом, где родился, но не обратить внимания на издевку над родом не мог. Желтые глаза парня сверкнули, словно полированный янтарь на солнце, и он, снова сев как положено, негромко ответил:
— Доля казацкая в седле умереть. За землю свою. Да за то, чтобы другие могли невозбранно мошну набивать. Тем воинство от торгашей и отличается.
— Я тебя обидела? — перестав улыбаться, спросила Настя, очевидно заметив перемену в его настроении.
— Меня трудно обидеть, — усмехнулся Гриша, но усмешка эта больше напоминала оскал.
С самого детства его учили, что смеяться над тем, что для другого человека свято, может только убогий или тот, кто хочет стать ему врагом. Именно поэтому станичники легко становились кунаками горцам и принимали в семьи иноверцев. Особенно детей. Бросив быстрый взгляд на девушку, парень вспомнил одну старую историю, невольно сравнивая свою попутчицу с теми, кого сам когда-то знал.
Это случилось, когда самому Грише едва исполнилось пять. Как все огольцы станицы, он улучал момент и уносился за околицу, поиграть с такими же мальчишками или просто побродить по лесу. Именно в один из таких походов он и увидел остатки каравана из горского аула, бывшего дружественным властям. Узнав несколько стариков, он помчался обратно в станицу, оглашая улицу зовом.
Услышав крик мальчишки, казаки, кто был в станице, выскакивали из дома с оружием и спешили на околицу. Но караван не вошел в станицу. Горцы оказались людьми честными. Остановившись в ста шагах от ворот, они принялись распрягать коней, а самые старые направились к казакам. Не доходя до местных двух десятков шагов, старики рассказали, что в ауле вспыхнула оспа и в караване находятся только те, кто сумел выжить.
Единственное, чего попросили горцы, так это продуктов для детей и воды для скота, который гнали с собой. Никто из них и не заикнулся о врачах. Знали, что в станице есть только костоправы да травники. Но казачий круг решил по-своему. Травники, кто знал, как бороться с напастью и не боялся заразиться, сами пошли к возникшему у станицы лагерю, неся с собой еду и одежду. Всю одежду самих горцев тут же сжигали.
Для скотины отвели дальний выпас, а детей кормили всем тем, что сами ели. Особенно сирот. Почти два месяца остатки трех родов прожили в том лагере, а потом выжившим позволили поселиться в станице, попросту начав строить новые дома. Сирот разобрали по семьям, и очень скоро по станице носилась целая стая чернявых галчат. А к тому времени, когда Гриша вошел в силу и начал учиться серьезно, все пришлые стали частью станицы. Даже десяток свадеб сыграли.
И вот теперь, глядя на эту красивую, но такую странную девушку, парень думал, а могла бы она взять в дом ребенка, чьи родители умерли от оспы? Так и не найдя ответа, он встряхнулся и попытался сосредоточиться на том, что она говорила. Сообразив, что она рассказывает что-то о своих подругах, Гриша снова погрузился в собственные размышления. Но, как говорится, сколь веревочка ни вейся, а на конце все равно петля.
Они подъехали к широкому, трехэтажному дому, у парадного крыльца которого стояли два каменных льва, удерживавших лапами каменные шары. С интересом оглядев эти мраморные скульптуры, Гриша спрыгнул с коня и, привязав повод кобылы к кольцу коновязи, помог девушке
