– Хрен они уехали, – выступил он вперед. – Надо ломать дверь.
Надо так надо. Появление лидера, явно знающего больше других, заставило остальных шевелиться. Первой пала калитка, затем пришло время входной двери. Они сдались без боя. Здесь большое значение сыграло то, что стальные двери в деревне были редкостью. Серьезный заслон нужен против воров, но воровство в Вышелесе не процветало. Свои если и украдут, то по мелочи, а пришлые сразу окажутся на виду.
В сенях свет все-таки горел, правда, еле-еле, из горницы приглушенно вещал телевизор.
– Есть кто живой?
Тишина.
– Не слышат? – предположил кто-то.
– А вот сейчас мы и проверим, – отозвался Петя, делая шаг в горницу. Ему сразу же захотелось сделать два шага обратно и закрыть за собой дверь.
На полу возле дивана, располагающегося с правой стороны двери, на боку лежала старуха. Она не двигалась, и ее недвижимость наводила на самые неприятные подозрения.
– Тетя Капа? – Входить парню окончательно расхотелось.
Мимо него протиснулся Арменыч. Он перевернул тело на спину и, присев на корточки, деловито пощупал пульс.
– Жива, но без сознания, – доложил он, с кряхтением встал и добавил: – Никаких повреждений не вижу.
– У Капы еще дочь, и сестра вчера погостить приехала, – подал голос Вадик.
– Ищем, – распорядился Петя. Он сам удивлялся, как хорошо у него получилось командовать. Судя по тому, как мужики ринулись выполнять распоряжение, они считали точно так же.
Сестра и дочь обнаружились у задней двери, ведущей на огород. Их можно было бы счесть спящими, только вот выбранное ими место ночлега совсем не располагало к подобному выводу. Из-за полуоткрытой двери сквозило холодком и запахом увядшей ботвы.
– Звездец, – выразил общее впечатление Вадик.
После того как женщин переместили на кровати, настал черед следующего дома. Потом еще одного. И еще. В общей сложности, жертвами поздних визитеров стало не менее пяти семей. Что они виноваты в случившемся, не сомневался никто. Открытые двери и еще звучащие в ушах голоса давно умерших родственников стали лучшими доказательствами. По крайней мере, для присутствующих.
С каждой находкой лица людей смурнели все больше и больше. Страх, недоумение, ярость являются питательной почвой для коллективного мышления, и когда эмоции перехлестнули через край, толпа переплавилась в единое существо со множеством рук, ног и глаз. Это существо желало знать, что происходит, а главное, кто в этом виноват. Единственным трезвым человеком – ну, кроме Пети, вечного наблюдателя и единоличника, и частично Федора – оставался Арменыч. Петя не узнавал его: старик помолодел, посвежел, приобрел яркость взгляда. Он внимательно выслушал призывы хватать колья и идти на кладбище и предложил сначала снести всех пострадавших в одно место. «Мало ли что», – как он выразился.
Для перевозки бессознательных тел нашелся грузовичок. Авто явно помнило начало шестидесятых годов, но ломаться прямо здесь и сейчас не собиралось. Везти тела решили к тетке Светлане, местной фельдшерице.
Та пользовала страждущих в отсутствие скорой медицинской помощи. Конечно, многого она не могла – так, зашить рану, измерить давление, дать хороший совет «по медицинской части», но для глухой деревушки свой фельдшер уже был благом. Жила она одна в добротном доме. Не бедствовала, благодарные пациенты то и дело подкидывали ей дары сельского хозяйства, с достоинством ею принимаемые.
Пока бессознательных односельчан рядами укладывали на одеяла, для мягкости подстеленные сеном, тетка Светлана ходила меж их недвижимыми телами, вздыхала. Иногда она садилась на корточки, щупала пульс и слушала сердце.
– Значит, так, – вынесла она вердикт. – Прямо сейчас везти их в больницу не надо. Они просто спят. Но вот следы на шее мне не нравятся. Как будто шилом укололи два раза. Не понимаю, зачем.
– Кровососы? – боязливо вопросил матерщинник Миха. – Теперь они тоже кровососами сделаются?
– Не верю я в кровососов, – отмахнулась тетка Светлана.
– А в оживших покойников? – коварно вопросил Миха.
Светлана не нашлась что сказать, только рукой махнула, отворачиваясь.
Погост был темен и тих. Желтого лунного света хватало только на кресты, отчего казалось, что они плывут в воздухе, не имея под собой никакой опоры. Чуть далее вырисовывались очертания стелы, посвященной воинам Великой Отечественной войны. У ее основания угадывались овалы венков. В воздухе разливалась благостность, та самая благостность, делающая невозможным посещение кладбища в определенное время суток с определенными намерениями. Она словно являлась запрещающим знаком. Всякие некрофилы и готы не в счет. Появление агрессивной толпы, вооруженной лопатами, кольями и другими подобными им орудиями, выглядело настоящим вызовом, если не сказать святотатством.
– А чего я-то?
Вопрос задал Ваняша, тот самый товарищ с античными чертами лица. Сейчас, правда, они были замаскированы синяками. То ли сам постарался, то ли жена наставила. Он стоял над могилой с лопатой в руках. Весь его вид демонстрировал неуверенность.
– Ты самый сильный. Потом тебя, вон, Вовка сменит, – удачно нашелся кто-то, также не желающий копать, но умеющий перевалить дело на плечи другого.
Ваняша, вздохнул, покоряясь. Он пошире расставил ноги, примерился подкопать цветочницу… и бросил лопату.
– Не могу, – объяснил он. – Плохо это – покойников тревожить.
– Значит, им наш покой тревожить можно?
– Все равно не могу.
– Вань, хорош философию толкать. Копай давай. – Наташка, дебелая баба лет сорока пяти, даже в это время суток ухитрилась быть навеселе. В мужиках она ценила брутальность и решительность, граничащую с глупостью. Может быть, поэтому по жизни ей встречались исключительно могучие ханурики. Жизнь с ними была тяжела, разбегалась пара обычно со скандалом, но своему идеалу Наташка не изменяла. Всякий, подобными качествами не обладавший, записывался в ботаники.
Чем ей они насолили, сказать трудно, но ненавидела их Наташка люто.
Ваняша разозлился:
– Сама копай, раз такая умная.
– И покопаю, – захорохорилась она, не делая, однако, попытки взять в руки лопату. Вместо этого она попыталась найти поддержку у присутствующих:
– Во мужик-то пошел! Ничего не могут!
Присутствующие ее обращения не оценили. Им тоже ужасно не хотелось снимать дерн и вгрызаться в желтый песок, чтобы добраться до уже попорченного весенним подъемом вод гроба. Даты жизни и смерти, выбитые на кресте, свидетельствовали, что покойник, скорее всего, тоже окажется сильно несвежим. Хотя кто его знает! Гришка Матюхин – а лежал там именно он – всегда отличался редкостной везучестью. Если можно так выразиться в данной ситуации. К тому же умер он гораздо ранее назначенного природой срока.
– Непонятно мне, мужики, – задумчиво начал Арменыч. – В Вышелес пришли покойники. Хорошо. То есть чего это я? Совсем нехорошо. Но дело-то в другом. Пришли, значит. Подебоширили, ушли. Соответственно, возникает вопрос: а куда ушли? Сюда, на погост? Где же тогда следы? Какие-никакие следы должны остаться. К тому же – еще один момент: орали они минут пятнадцать. Я не засекал, но где-то так. Поорали, затем как отрезало. Нечисто здесь что-то. Руку на отсечение даю.
– В засаде сидят? – предположил Ваняша.
Народ тут же заозирался, сжимая в руках колья и шанцевый
