Матрена Даниловна только ругалась – всю душу вложил беглец в устройство тайников, а она, душа, и для чего иного пригодилась бы. Степанида же Прокопьевна только вздыхала – она имела трех дочек на выданье, и из-за старшенькой-то, девицы Маремьяны, и подался в бега нашкодивший Тимофей Игнатьевич. Не пожелал приводить Маремьянку законной женой в хозяйство с восемнадцатью, кабы не более, тайниками!
Хозяева же, не зная, что обихаживать их будет совсем неумелая деревенская домовиха, взяли да и увеличили семейство. Они имели в далеком городе дочку и внуков – так вот, старшего внука к ним и прислали на лето – а, может, и не только на лето.
Внук Димка, двенадцатилетний парень ростом чуть пониже взрослого мужика, приехал с клеткой, клетку поставил на стол в отведенной ему комнате, и вскоре по дому пронеслась весть: в Таисьином хозяйстве завелось диво!
– Что это там у нее? – спросил домовой дедушка Лукьян Пафнутьевич супругу Матрену Даниловну, когда она, запустив собственное хозяйство, вся взмокшая вернулась из Таисьиного. – Сказывали, вроде белки?
– И вовсе на белку непохоже, – отвечала домовиха. – А ростом тебя чуть пониже, мохнатое, косматое, нечесанное, пегое, без хвоста, с лапами, с мордой, глазки круглые, черные…
– Постой, не трещи! Как это – пегое?
– Рыжее с черным, по рыжему – черные пятна вкривь и вкось, – объяснила Матрена Даниловна. – И прожорливое – страсть! Намается с ним Таисья Федотовна! И жадное, все в рот прибирает, а что не в рот – то прячет.
– Хозяйственное, стало быть, – одобрил Лукьян Пафнутьевич. И потом, встретившись в межэтажных перекрытиях с супругом Степаниды Прокопьевны, Ферапонтом Киприановичем, сам первый заговорил про диковинное существо, причем, в пику своей Матрене Даниловне, – с одобрением. И разве мог домовой молвить гнилое слово про существо со столь явно выраженной хозяйственностью?
Тут же случился домовой дедушка Лукулл Аристархович.
Этот любил блеснуть диковинным словом, а от хозяев нахватался блажных идей. Непременно ему чьи-то права нужно было защищать. Как-то даже за крыс вступился. Как уцелел – до сих пор понять не может.
Лукулл Аристархович, вопреки обыкновению, слушал неспешный разговор двух домовых дедушек молча. Что-то у него этакое в голове зрело. А потом на ночь глядя и отправился навестить Таисью Федотовну.
Как домовихи умеют визжать – знает всякий. Домовые визжат от возмущения или же настраиваясь на драку, а домовихи – по разным поводам. И чем не повод – молодая годами домовиха, спозаранку, по-деревенски, улегшись спать, вдруг обнаруживает рядом с собой совершенно с ней не повенчанного мужика?!
Население квартиры подскочило, как ошпаренное. Сам хозяин, Николай Ильич Платов, и супруга, Вера Борисовна, и их незамужняя дочка Инесса, и внук Илья – все проснулись и стали друг дружку спрашивать, что стряслось. Погрешили на крыс, хотя такой голосистой крысы природа еще не создавала.
А вот домовые-соседи, прибежавшие на шум, как раз и застукали Лукулла Аристарховича. Таисья Федотовна как с перепугу в него вцепилась, так и не отпускала, да еще ее маленький суеты добавил.
– Ты что же это, охальник, делаешь?! – напустилась на бедолагу Степанида Прокопьевна. – Ты, коли глаз на бабу положил, сваху засылай! А не тихомолком под бочок подваливайся!
– Нехорошо, нехорошо! – добавил Ферапонт Киприанович. – Не по правилам! Ты что, совсем порядок забыл? Ну так я тебе напомню!
– Какая баба, какая сваха?! – заголосил прихваченный Ферапонтом Киприановичем за ухо Лукулл Аристархович. – На что мне баба?! Я по другому делу шел!
– Да к бабе попал? – продолжила умная Степанида Прокопьевна. – Уж не позорился бы, говорил, как есть! Дело у него!
– Врет, врет! – выкрикнула Таисья Федотовна.
– Еще бы он не врал! Знаю я ваше дело! Мне ли не знать – сама трех девок родила!
И она была права – в семьях у домовых редко бывает такой приплод. Одно дитя, ну, два, но чтобы три, и все – девки, это раз в сто лет случается, не чаще.
Ферапонт Киприанович меж тем волок непрошенного гостя прочь, к выходу, а выход из квартиры был в ванной.
– Да постой ты! – взмолился Лукулл Аристархович. – Я же не просто так! Ну, сам посуди – в тех ли я годах, чтобы свататься?
– Вон поганец Тимофей Игнатьевич тоже вроде не в тех годах был, – огрызнулся Ферапонт Киприанович, – а чего учудил? Стыд и срам! Иди уж, иди!
– Постой, тебе говорят! Вот те святая истина – не к бабе шел!
– А к кому?
– К тому, кто в клетке сидит!
– В клетке? А к Таисье Федотовне как попал?
– Заблудился!
Тут в квартире появилось еще одно лицо – норовистый домовой Евсей Карпович.
Он был ведомый полуночник – когда хозяин Дениска проводил ночь на дежурстве, Евсей Карпович, прстрастившийся к Интернету, лазил по сайтам и узнавал много любопытного. К тому же, и жил он через стенку от Платовых.
– Что за шум, а драки нет? – осведомился Евсей Карпович.
– Хоть ты выслушай! – взмолился Лукулл Аристархович. – Я только и хотел, что на того, который в клетке, посмотреть!
Евсей Карпович задумался.
– А что, Ферапонт Киприаныч! Давай доведем его до клетки – и пусть смотрит! И нам объяснит, что он там чаял увидеть.
Степанида Прокопьевна осталась утешать Таисью Федотовну, вообразившую, что ее доброй славе пришел конец, а мужики пробрались в комнату, где жил Илья, дождались, пока мальчик заснул, и забрались на стол.
Там стояла довольно большая клетка, а в ней спал меховой комок.
– Ну, гляди! – приказал Евсей Карпович.
– Ничего не понять… Его бы растолкать, что ли?
Нашли фломастер, сунули концом в клетку. Комок, не разворачиваясь, ухватил фломастер передними лапами и стал заталкивать в пасть.
– Ишь ты, умный! – восхитился Ферапонт Киприанович.
– И во сне соображает, – подтвердил Евсей Карпович.
– А неспроста он такой… – и Лукулл Аристархович опять тяжко задумался. – И мастью нашего Аникея Фролыча напоминает…
– Как это оно тебе Аникея Фролыча напоминает?! – вызверились домовые. – Скотина тебе домового дедушку напоминает?!
– Так ведь он тоже уже пятнами пошел, от старости…
– Да? – тут и Ферапонт Киприанович задумался, а потом еще пошевелил фломастером и вдруг воскликнул: – Гляньте, а ведь у него пальцы!
– Евсей Карпович, ты когда-нибудь такого зверя видывал? – спросил Лукулл Аристархович.
– Не доводилось, – буркнул домовой.
– А скажи еще, Евсей Карпович… Вот ты целыми ночами в этой, как ее… в Паутине сидишь, – блеснул словечком Лукулл Аристархович. – Много чего про людей знаешь. А верно ли, что они от обезьяны произошли?
Тут надо сказать, что ни один домовой отродясь не видывал живой обезьяны. И ее величины себе, естественно, не представляет. Кто-то судит об
