— За что? — страх сковал ее грудь. — Я доверю тебе перчатку, — Мара не сомневалась, что Стракс наденет перчатку, только если не останется выбора, но даже тогда не злоупотребит властью. Она верила в него всем сердцем.
— Прости, что не был тем, кому ты могла поверить и довериться, — Стракс заговорил еще хриплей, и его самобичевание стало очевидным. — Последние месяцы я снова и снова предавал тебя и редко помогал, хотя мог облегчить твой путь и не причинять боли. Меньше недели назад ты не верила даже в то, что я сниму с тебя заколдованный ошейник. Не верила, что я не воспользуюсь властью над тобой, и держала у моего горла нож до самого конца церемонии. Несколько дней брака не восполнят шесть месяцев страданий, но клянусь тебе, Мара, можешь поверить, больше я никогда не предам ни твое сердце, ни тебя.
Она уставилась на него, затаив дыхание. Стракс не соврал. Еще неделю назад Мара не доверяла ему. Ни его словам, ни поступкам.
И все же за несколько дней ее чувства кардинально изменились. До заключения брака она сожалела, что Страксу не стать мужчиной, способным помочь ей, успокоить, полюбить и поверить в нее.
Теперь Мара не сожалела, ведь он много раз доказал, что всегда был таким.
— Я верю тебе, — смело призналась она и, всмотревшись в его глаза, поняла, чего ждали стражи. Владение было не единственным способом использовать перчатку. — Стракс, у тебя надо мной больше власти, чем даст любой ошейник, потому что я люблю тебя. Но также я верю, что ты никогда не злоупотребишь своей властью и не заставишь меня использовать перчатку во зло.
Он зажмурился. Сердце Мары пропустило удар. Увидев неприкрытое облегчение Стракса, она поняла, что руки отпустили его. Истуканы пошли прочь, и в следующий миг он уже уносил ее из Святилища, смеявшуюся и плакавшую. Оказавшись вне разрушенных стен, Мара бросила перчатку на землю. Она чувствовала жажду Стракса и, истекая от желания, целовала его со всей любовью, переполнявшей ее сердце.
Он осторожно опустил ее на нагретую солнцем траву, но ни в его поцелуе, ни в прикосновениях не было нежности. Задрав на Маре тунику до талии, Стракс рывком развязал шнуровку на своих штанах.
— Повтори, — потребовал он, освободив большой член.
— Я люблю тебя, Стракс, — Мара крепко ухватила его за волосы и притянула обратно к своим губам. — Я люблю тебя.
Мощным толчком он вошел глубоко в нее. Мара приветствовала его громким вскриком и сжимала в себе, пока он брал ее в безумстве любви и облегчения, вскоре сменившегося сильным наслаждением. Достигнув пика, она извивалась под Страксом и кричала. Он простонал ее имя, наполнив выплесками семени.
Затем Стракс поцеловал Мару уже нежнее и, перекатившись, устроил поверх себя.
— Теперь ты победительница, жена моя, — улыбнулся он ей. Она засмеялась, осознав, что и впрямь выиграла турнир.
— Я бы не справилась без тебя, — честно заявила Мара, все еще трепеща от сил Стракса, позволивших ему нести ее, и от его веры, обеспечившей ей триумф. Ни за что на свете она не добыла бы перчатку в одиночку. Для любви достаточно одного человека, но для доверия нужны двое.
Однако их путешествие было не окончено, и они не могли надолго остаться здесь. Семья Мары сидела в тюрьме, и даже если поспешить, Аремонд все равно был очень далеко.
Вздохнув, Мара встала и подняла перчатку с того места, куда ее бросила. Она не понимала, что делать. И вряд ли скоро поняла бы.
Под пристальным взглядом Стракса Мара с заходившимся сердцем надела перчатку. На ощупь сердца богов были жесткими и податливыми, но она не почувствовала никаких перемен.
— До Аремонда путь неблизкий, — сказала Мара. — За несколько месяцев я научусь обращаться с ней. Просто не знаю, с чего начать.
— Перчатка направляет магию своего владельца. Поэтому учись сосредотачиваться, — предложил Стракс. — Подумай, что любишь своих родных, и хочешь их освободить.
Мара очень сильно любила. Братьев и сестер, мать и отца. Зажмурившись, она представила себе их лица, и болезненная эмоция пронзила ее грудь.
Открыла глаза Мара в сырой темнице. Перед ней мать сидела на полу с малышами и царапала цифры в грязи. Учила детей высчитывать суммы. Темные ее волосы были обстрижены почти под корень. Мара словно наяву увидела, как мать выбирала вшей из своих спутанных сальных прядей. Почувствовала отчаяние и горе, когда та обрезала длинные локоны. И услышала голос отца, нежно уверявшего, что для него она прекрасна, как и всегда.
«Я не могу сдаться. Я не могу сдаться. Я не могу сдаться», — не воспоминание. Слова отца, сказанные здесь и сейчас, просто не вслух.
Он произнес их мысленно. Мара повернулась за звук, и у нее защемило сердце при виде его истощенной фигуры. Отец не сводил глаз с двери, тайно натачивая маленький камень и беспрестанно гадая, как убить жестоких охранников, чтобы освободить свою семью. Мара видела его лихорадочные мечты и каждый кусочек, отданный детям. Видела, сколько раз отец божился, что не голоден, хотя желудок, казалось, проедал отверстия в его животе.
— Мара? — услышала она голос старшего брата, смотревшего на нее с непониманием и неуверенностью.
Тогда горестный вскрик привлек ее внимание к матери, чьи губы задрожали, и глаза наполнились слезами. Женщина пыталась разобраться в происходящем, но материнское сердце уже оплакивало потерю, словно появление Мары означало ее смерть.
— Ты призрак? — прошептала сестра Мары.
Мара покачала головой. Повернувшись, она махнула рукой в перчатке, и дверь темницы просто вылетела наружу. Взмахом ресниц Мара убила набежавших охранников.
Она не была призраком. Победительница с могуществом богов.
Мара отправилась на поиски Соледжиуса.
Глава 9. Стракс Страж
Святилище Хидес
Мара оставила его и не возвращалась. Три часа она висела в воздухе, не касаясь ногами земли. Замерла неподвижно, за исключением волос, развевавшихся, словно в разгар шторма. Но даже тогда ее глаза и кожа пылали золотистым светом, как солнце в эпицентре бури.
Внезапно Мара вернулась. Свет потускнел, и Стракс подхватил ее, упавшую вниз. Она опустилась на колени, и он вместе с ней.
— Готово, — хрипло сообщила Мара, стянув перчатку с руки. — Соледжиус… его военачальники…его работорговцы…я убила их всех.
— Всех? — едва смог осознать Стракс, и она кивнула, вскинув голову.
— Я заглянула в их души и умы, но не увидела ничего, кроме жестокости, поэтому… — она посмотрела ему в глаза. — Ты верил,
