И когда Тамсин предложила продать его, я дралась с ней зубами и ногтями.
Всего пару раз в жизни я боролась с Тамсин за что-то, и это один из таких случаев. Пока я не могла справиться с призраками, оставшимися в доме, в котором выросла, я и не могла справиться с мыслью, что он больше не принадлежит нашей семье.
Так что мы пришли к компромиссу, и стали сдавать его в аренду. Я наняла управляющего, чтобы найти арендаторов. Мы с Тамсин разделили налоги и затраты на техническое обслуживание, как и ежемесячную арендную плату.
Но дом стареет, и за последние шесть месяцев я заметила, что расходы на содержание имущества стали превышать прибыль, которую мы получали за аренду. В начале зимы нам пришлось заменить крышу. В прошлом месяце сломался бойлер.
На двоих, мы с Тамсин потратили почти десять тысяч долларов на ремонт.
Кроме того, налог на имущество увеличился, и, я знала, придет день, когда Тамсин снова начнет настаивать на продаже.
Самый простой вариант — жить там мне, если я так сильно держусь за него. Но я не уверена, что даже через столько лет смогу жить в месте, где наблюдала за тем, как умирает мама и угасает отец.
— Видела, насколько вырос налог на недвижимость? — потребовала ответа Тамсин.
— Да, видела...
— Это слишком много. Я не могу продолжать тратить деньги на дом, в котором даже не живу. К тому же, ты не разобралась со своими проблемами, — выплюнула она. — Нам надо серьезно поговорит о том, как мы поступим с этим местом, — твердо добавила Тамсин.
— Мы можем повысить арендную плату, — осторожно предложила я.
В магазин зашла группа пожилых дам, и я ускользнула в подсобку, подозревая, что разговор накалится.
— Кто в здравом уме будет платить больше восьмисот долларов в месяц за этот дом? Это помойная яма!
У меня все покраснело перед глазами. Тамсин никогда не проявляла даже капли внимания к дому, который наши родители купили вскоре после свадьбы. Иногда я задавалась вопросом, не страдает ли моя старшая сестра отсутствием жизненно важного элемента, который делает всех нас людьми. Эмоции.
С другой стороны, думаю, именно это делает ее замечательным адвокатом.
— Послушай, это слишком много. Мы с Джаредом хотим продать его.
— Какое отношение имеет Джаред ко всему этому? Его имени нет на документах! — заявила я, повышая голос.
В каком-то смысле Джаред, муж Тамсин, хуже, чем она сама. Он поверхностный, самовлюбленный, и заботится только о том, чтобы заработать деньги и быть придурком.
— Джаред мой муж, Корин, так что конечно у него есть право голоса в моих делах! Не будь идиоткой! — прошипела она, и я сжала рукой телефон так сильно, что подумала, что сломаю его.
— Сейчас я не могу говорить об этом. Сейчас многое происходит...
— Это из-за твоего дурацкого здоровья?
Я не смогла сдержать слезы, и они медленно покатились по щекам. Терпеть не могу плакать, но, кажется, это инстинктивный ответ моего тела на разговоры с сестрой. Тамсин может быть отвратительной и жестокой. Очень редко у нее появляются проблески человека, который может быть добрым и любящим. Но, как правило, эти качества покрывает тень из-за ее раздражения на меня.
Большую часть своей жизни я надеясь, что однажды родители сядут и расскажут мне, что удочерили Тамсин.
— Прекрати, — хрипло прошептала я в трубку, зная, что еще секунда, и я сорвусь. И моя сестра последний человек, перед которым я хочу взорваться. Даже просто по телефону. Она всегда будет вызывать такую реакцию.
Тамсин вздохнула.
— Ладно, не хотела расстраивать тебя. Я, правда, думаю, что тебе следует перебороть нежелание продавать дом. Нам нет смысла нести за него финансовую нагрузку лишь потому, что он принадлежал маме и папе.
Я не могла снова оправдываться перед ней. В любом случае, это бесполезно. Лучшее, что я могу сделать, это закончить разговор.
— Поговорим об этом в другой раз. Мне надо идти. — Я не дала сестре шанса ответить и отключилась.
После того как завершила звонок, я простояла пару минут. Разговор с Тамсин был подобен прыжку перед приближающимся поездом. Его можно избежать, но он все равно разрушителен. Она как никто другой может сжать мое сердце и растоптать его.
Адам зашел в подсобку и взял с полки коробку, остановившись на мгновение, чтобы посмотреть, как я тупо смотрю в пространство.
— С тобой все в порядке? — спросил он.
Я взяла свою сумку и повесила ее на плечо.
— Не совсем. Мне надо выбраться отсюда на пару минут. Можешь присмотреть за всем, пока я не вернусь?
— Конечно, — ответил он, посмотрев на меня непонятным взглядом, но верный себе не стал задавать никаких вопросов.
Я вытерла слезы с лица и поспешила к своей машине.
Я подумала, а не съездить ли к дому родителей. Я не была там с тех пор как съехала много лет назад. Этот дом ассоциировался с тяжелыми воспоминаниями. Присутствовали и хорошие, но плохие каждый раз превосходили их.
Но я отправилась в парк. Что странно, учитывая, что даже в детстве их не любила. Мне не нравились качели. Не нравились батуты. Что уж говорить о песочницах. От одной мысли о них меня пробирала дрожь.
Я припарковала машину и вышла. Прогулялась по хрустящей траве, и моя обувь промокла, после того как я наступила на кучу таявшего снега.
Так я, скорее всего, заработаю гипотермию. Нужно вернуться в машину, снять обувь и носки. Я почувствовала, как немеют пальцы, и начала испытывать явные признаки необоснованной истерики, подумав о возможности остаться в замерзающей, мокрой обуви. Ампутированные пальцы. Непоправимые нарушения нервных окончаний.
Я практически выдохлась, когда добралась до другой стороны парка, и тут заметила, что на спортивной площадке идет футбольная игра. Что за маньяки играют в такую погоду? К тому же, лишь в шортах и футболках? Они идиоты?
Эта игра не казалась организованной. Просто кучка парней пинает мяч и матерится друг на друга.
Я оглядела поле, не понимая, зачем вообще пришла сюда, обуреваемая
