— Ой, прости. Иногда я не осознаю собственную силу. Вот что происходит, когда ты подрабатываешь супергероем. — Я пыталась пошутить. И должна заметить, вышло у меня ужасно.
— Может, сначала поедим? — предложил он.
— Поедим? У них тут есть еда? — спросила я, и в моем голосе слышался ужас. Похороны в сочетании с буфетом это как-то неправильно.
— Просто кофе. Это не ужин из трех блюд. — Он подтолкнул меня локтем и улыбнулся. Как он может улыбаться, когда нас окружает все это... горе?
— Мы не пьем кофе, — ответила я безэмоционально.
— Не пьем. Но, может, печенье взбодрит тебя.
Я не стала спорить. Даже не стала упоминать диабет. Это было самым меньшим из моих переживаний.
— Поторопись, Корин. Мы должны приехать пораньше. Священник хочет поговорить с нами до того, как все соберутся. — Тамсин была такой разумной. У нее все было под контролем, даже если она вытирала глаза салфеткой.
— Я не могу пойти, — ответила я. В моем голосе не было никаких эмоций.
Пустота.
Ничего.
В отличие от сострадания, которое я получила от папы, во время такого же разговора на похоронах мамы, моя старшая сестра была не в настроении тратить время на сочувствие.
— Я тоже не хочу идти, Корин. Но мы должны. Кроме нас этого никто не сделает, — ответила она резко.
— Я не могу этого сделать, — прошептала я.
— Что ж, очень плохо, — прошипела Тамсин.
— Съешь это. — Бекетт почти запихнул печенье мне в рот.
— Знаешь, я могу есть самостоятельно.
Он стряхнул крошки с пальцев и налил себе стакан воды.
— Бекетт! Корин! Вы пришли! — К нам подошла Кэндис и обняла нас. — Я так рада вас видеть.
От нее пахло потом и духами. От этого запаха мой бурлящий желудок свело еще сильнее.
— Привет, Кэндис, я тоже рад тебя видеть. — Бекетт посмотрел на меня, ожидая, что я тоже поздороваюсь. Но я этого не сделала.
— Я только что разговаривала с Идой, женой Джоффри. Она такая храбрая женщина. Она с радостью бы с вами познакомилась. Она сказала, группа очень помогала Джоффри.
Ида, должно быть, та рыдающая женщина, с которой разговаривала Кэндис, когда мы вошли.
— Конечно. Пожалуйста, представь нас. — Бекетт взял меня за руку, слегка сжав ее.
И вот мы уже стояли перед вдовой Джоффри. У нее были красные глаза, а губы дрожали от попыток не заплакать.
— Ида, это Бекетт Кингсли и Корин Томпсон. Они тоже члены группы «Исцеленные сердца».
Ида слабо улыбнулась.
— Приятно с вами познакомиться. Джоффри каждую неделю с нетерпением ждал собраний группы. Спасибо вам за то, что были частью его жизни. И спасибо, что пришли сегодня. — В конце ее голос надломился, и она промокнула глаза салфеткой.
— Я благодарен, что у меня был шанс познакомиться с Джоффри. Он был потрясающим. Хотя, я все еще пытаюсь понять, на что он намекал мне, когда пытался заставить съесть свои мятные конфетки, — сказал Бекетт, и Ида рассмеялась.
Как у него это получалось? Как получалось заставлять людей смеяться, когда они должны плакать?
— Эти дурацкие конфеты. Он постоянно их ел. Я находила упаковки от них, спрятанными в ящиках по всему дому. — Ида усмехнулась, снова протирая глаза.
— Он был как торговец конфетами. Не отпускал тебя, пока не возьмешь парочку.
И вот так Бекетт заставил Иду и Кэндис смеяться и вспоминать о забавных моментах. Счастливых моментах.
Хотела бы я быть такой же. Смеяться над смертью.
Но для меня шутить было невозможно.
— Простите меня, — сказала я тихо, и, высвободив ладонь из руки Бекетта, быстро покинула комнату.
Слишком много людей. Слишком душно. Слишком много слез.
Я не могла справиться с этим.
— Нил Томпсон был верным мужем своей жене, Шарлотте. Любящим отцом для своих дочерей, Тамсин и Корин. Он был верным слугой Бога, и столько лет выступал в нашей церкви в качестве священника.
Я злилась. Что этот мужчина знает о моем отце? Что вообще все эти люди знают о страданиях моего папы?
Тамсин тихо плакала рядом, и я ненавидела ее.
Ее тут не было, когда нужно было вытирать рвоту с подбородка папы, когда боль была настолько сильной, что его рвало.
Эти люди не сидели у его кровати, наблюдая, как он дышит. В ожидании этого невыносимого момента, когда его грудь перестанет подниматься.
Что они знают об истинном горе?
У них не было на это никакого права.
— Корин, ты здесь?
Бекетт вышел на улицу и нашел меня сидящей на скамье. Я едва ощущала холод.
— Здесь чертовски холодно. Что ты тут делаешь? — Он сел рядом со мной.
— Там все немного угнетающе, не думаешь?
— Да, это так, — согласился он, а затем обнял меня за плечи и притянул ближе к себе. — Не хочешь рассказать мне, что с тобой происходит? — спросил он.
— Просто слишком много мыслей в голове.
— Ты думаешь о своих родителях, — предположил он.
Я кивнула, но больше ничего не могла сказать.
— Как ты можешь находиться там, когда все плачут и грустят, и заставлять людей смеяться? Как? — спросила я.
Бекетт в ответ пожал плечами.
— Я могу грустить и расстраиваться. Но какой в этом смысл?
— Но как контролировать чувства? От них нельзя убежать, — запротестовала я. Я знала об этом лучше всех.
— Конечно, ты можешь контролировать свои чувства. — Бекетт выпрямился и повернулся ко мне лицом, взял мои холодные руки в свои и слегка потер их, чтобы согреть. — Слушай, после сердечного приступа у меня была депрессия. Меня угнетала болезнь. Вся моя жизнь изменилась за секунду. Очень часто я
