Я старалась не думать о самом плохом при каждом чихе, но это было трудно. Несмотря на то, что моя ненормальная озабоченность смертью слегка утихла, впереди меня ждала еще длинная дорога к исцелению.
Проблемы, над которыми нужно работать. Груз, от которого надо избавиться.
И рано или поздно мне это удастся, потому что я больше не могла оставаться в своем изолированном пузыре.
Все это было связано с одной единственной причиной, из-за которой мне хотелось жить дальше.
— Однажды у тебя будет потрясающая жизнь. Ты будешь счастлива. Влюбишься в кого-нибудь и будешь любима. Я точно это знаю.
Спрятав лицо у мамы на коленях, я не знала, стоит ли ей верить.
Но она заставила меня поднять голову и взглянуть на нее. Мама только начала проходить курс химиотерапии, поэтому ее волосы еще не выпали.
И она была красива. Так красива.
— Верь своей маме, — сказала она тогда, ослепительно улыбаясь. — У тебя будет все, о чем ты только пожелаешь.
Теперь я поняла, что могу вспоминать о родителях и что-то хорошее. И сейчас эти воспоминания посещали меня чаще, чем раньше. Но я будто впервые за много лет открыла их и начала наслаждаться ощущением того, что мои родители вернулись ко мне.
Тамсин старалась оставаться частью моей жизни. Правда мне казалось, что все снова вернется на круги своя. Но когда произошел несчастный случай с Бекеттом, она постоянно находилась рядом. Жила в моей квартире, заботилась о том, чтобы я поела, приняла душ и не забывала о себе.
И она помогла мне прийти в себя после.
Мы обсуждали наши воспоминания о родителях, и, когда я делилась с ней, боль притуплялась.
Зазвонил телефон, и я улыбнулась, взглянув на экран.
— Привет, Тамсин, — ответила я.
— Привет, Кор. Где ты?
— На мосту.
— Снова?
— Мне здесь нравится.
— Знаю. Просто ты провела там так много времени, после того как Бек…
— Мне здесь нравится, Там, — сказала я твердо, перебив ее.
Не хотелось обсуждать те мрачные дни, когда даже солнце не могло согреть меня.
Но мост — наш мост — был единственным местом, где мне удавалось найти немного утешения.
— Ты там надолго?
Почему она спрашивает?
— Скорее всего. Я никуда не тороплюсь, — ответила я ей мягко, переводя взгляд на реку. Она двигалась медленно. Целенаправленно.
— Ладно. Что ж, скоро перезвоню.
После этих слов она завершила звонок. Такова была Тамсин. Резкая. Но я хотя бы перестала мысленно называть ее «сучкой». А это был огромный шаг вперед.
Убрав телефон в карман, я облокотилась на перила, подперев голову рукой.
Каждый вечер, пока Бек находился в отделении интенсивной терапии, я уходила ненадолго, чтобы прогуляться до моста. Вспоминала о том дне, что мы провели здесь вместе, когда он фотографировал меня на свой телефон. Когда мы доверились друг другу.
Почти соприкоснувшись.
А потом ели бургеры, завернутые в жирную бумагу, в животе порхали бабочки, а в сердце поселилась надежда.
Я вспоминала тот поцелуй, с которого все началось.
Это было наше место. И всегда им будет. Здесь, наблюдая за водой, я чувствовала себя ближе к Бекетту, чем сидя у его постели и всматриваясь в неподвижное лицо. Тут страх не так преобладал надо мной. Мне удавалось перевести дух. Хоть на мгновение.
И я стояла здесь, едва держа себя в руках. И ненавидела Вселенную за то, что она подарила мне любовь лишь для того, чтобы отнять ее.
Я не знала, как переживу все это.
Родители Бекетта и его сестра часто дежурили вместе со мной в его палате. Я прислушивалась к дыханию Бека. К пиканью мониторов. Держала его холодную руку и представляла, что он двигает ею. Я сводила медсестер с ума, заявляя, будто чувствую, как у него дергается палец.
Но они любезно объясняли, что непроизвольное движение мышц частое явление у пациентов, находящихся в коме.
Я постоянно слышала: «Прекрати надеяться на то, чего не произойдет».
По ночам, когда семья Бекетта уезжала, я забиралась к нему, сворачивалась под боком и спала так до тех пор, пока дежурные медсестры не находили меня и не будили.
Однако, они никогда не просили меня уйти. Позволяли оставаться даже после того, как часы посещения подходили к концу. И я сидела рядом с Бекеттом, держала его холодную-прехолодную руку и наблюдала за лицом, надеясь, что он придет в себя.
Даже когда семья Бека начала сдаваться, моя надежда не умирала.
Возможно, я и была идиоткой, но надежда — это все, что у меня осталось.
Солнце уже начало скрываться за горизонтом, а я все стояла. Вода подо мной бурлила снова и снова.
Но я не двигалась.
Рядом раздались шаги, но я не подняла голову.
Мне это и не нужно было.
— Знал, что найду тебя здесь.
Бек, пожалуйста, очнись.
Пожалуйста.
Каждый день я умоляла его об этом. Каждую ночь.
Упрашивала. Заключала сделки с Богом. Обещала все, что угодно, лишь бы еще хоть раз увидеть эти голубые глаза.
Но каждый день мои желания и мольбы игнорировались. Никто не слушал. Никого не заботило, что я, наконец, отпустила мысли о смерти, но лишь для того, чтобы снова столкнуться с ними.
Бекетт увядал. Медленно.
Все началось с кожи. Нормальный румяный оттенок сменился бледностью под флуоресцентным освещением.
Волосы отросли и стали слишком длинными, поэтому я их отстригла, чтобы они были послушными. Но они уже стали безжизненными и тонкими.
Затем начал пропадать рельеф мышц. Медсестра приходила каждые пару часов и двигала его, чтобы у Бека не появились пролежни. Я помогала поворачивать его руки и ноги. Работала над мышцами, чтобы они не атрофировались.
Но с каждым днем его
