— Ну-у… в целом это правда, — улыбаюсь смущенно.
— Остановитесь. Мы оба столько не съедим. Лучше присядьте и позавтракайте со мной, — босс перехватывает меня за запястье. На мгновение я застываю, пересекаясь с ним взглядом.
Покорно киваю и сажусь на свободный стул. Я и правда очень проголодалась и устала после бессонной ночи, но от близости Марка почему-то даже кусок в горло не лезет. Чтобы хоть немного разрядить обстановку, говорю негромко:
— Никогда бы не подумала, что у вас есть комната в общежитии.
— Она осталась еще от бабушки по отцовской линии. Когда был студентом, жил в ней сам, потом переехал в свою квартиру, когда заработал на нее. А здесь… сделал ремонт, купил еще комнату и объединил их…
— Но зачем?
— Не хочу продавать, вдруг пригодится брату. Да и… это память. Здесь жила бабушка, мы встречались с друзьями, мое детство проходило в этом дворе. Здесь я впервые поцеловался… — заканчивает глухо Марк, а после поднимает на меня свои темные омуты глаз, — как и ты, Маша.
Я замираю, сердце внутри пропускает удар, в горле пересыхает.
— Напомни, как твоя фамилия? — хрипло прошу не своим голосом.
— Краев, — отвечает он коротко.
Его взгляд такой пристальный, словно сейчас он смотрит в самую душу. Не выдерживаю — поднимаюсь порывисто и в ту же секунду теряюсь в пространстве. Делаю шаг к двери, не видя ничего перед собой, не ощущая земли под ногами. От тошнотворной невесомости в груди будто обрывается струна и становится горячо и страшно. Голову сковывает стальным обручем, меня шатает.
Едва успеваю схватиться кончиками пальцев за краешек стола, но он будто утекает, ускользает вместе моим сознанием. Воспоминания накатывают волнами, с каждым новым всполохом мне становится еще дурнее.
Это он. Марк Краев, моя первая любовь.
Я помню, как мы познакомились, как впервые отправились на свидание, как он подрался из-за меня… Наши родители были против и я, примерная тихая девочка пятнадцати лет, убегала через окно, несмотря на то, что мы жили на втором этаже. Спрыгивала на козырек, а после — в его сильные объятия. И провожала меня веселая рожица восьмилетней Таи в окне, которая дразнила нас женихом и невестой. Но не жаловалась родителям, а рано утром тихонечко отпирала мне входную дверь, чтобы они не слышали.
Между нами ничего не было, никогда. Только прогулки, только осторожные касания руки об руку. И всего один робкий поцелуй — не поцелуй даже, а мимолетное прикосновение губами к чужим губам. Первый, лучший и сладкий, после которого по венам словно потекла лава, а кончики пальцев закололо как от легкого тока. И мы отпрянули друг от друга, смущенные и счастливые одновременно. Здесь, в этой комнате общежития…
А потом родители узнали и закатили грандиозный скандал. Еще сильнее он был, когда мама поняла, что я почти каждый вечер убегала к нему. Спасибо добрым соседкам. Марк никуда не прятался, наоборот, рвался к моему отцу, чтобы объясниться. Ведь он честный человек.
— Я женюсь на Маше, когда ей исполнится восемнадцать.
Отец бил его, пацана еще, не жалея. А я висла на отцовской спине и руках, умоляя оставить его в покое, остановиться, прекратить. И ревела в голос. Боже, как же я ревела! Как я боялась, что папа убьет его, как колотилась в истерике, видя, что Марк сплевывает кровь, что она течет из его разбитого носа. Но он не защищался. Наверное, надеялся, что этот поток ярости утихнет, и они все же смогут поговорить. Как нормальные люди, по-человечески.
Напрасно. Мой отец давно снискал себе славу. Многие знакомые недоумевали — его, крупного бизнесмена, не сломили в девяностые? Нет. Он сам всех ломал.
После избиения отец просто вышвырнул его за дверь. А потом повернулся ко мне. Я дрожала от рыданий и ужаса, но под тяжелым взглядом не смела даже шага ступить, хотя сердце рвалось к любимому. Мы все знали, что отец очень строг и ему нельзя перечить. Он был жесток и в бизнесе и дома, даже с Таей, хоть ей и было всего восемь лет.
— Если я узнаю, что ты снова побежала к своему щенку, больше никогда его не увидишь. В ту же секунду пошлю людей к его семье. И когда все закончится, он сам тебя возненавидит.
Воздух тогда перестал поступать в мои легкие. Отец, не мигая, смотрел на меня испепеляющим взглядом. Мир вокруг будто отключился — я видела только эти наполненные черной злобой глаза. Зубы человека, что был моим родителем, скрежетали, он едва сдерживал ярость и гнев. Наверное, избил бы и меня, окажись я чуточку сильнее духом и пойди против его воли. Но мне было пятнадцать и я слишком боялась за Марка.
— Тебе все понятно?
Я молча кивнула.
— Не слышу.
Тихо всхлипываю и шепчу:
— Я поняла, папа.
— И не смей выходить из дома. С сегодняшнего дня ты под замком.
Когда отец прошел мимо, и спустя несколько секунд хлопнула дверь кабинета, я сползла по стене на пол и задохнулась в рыданиях.
— Тише! Не нужно провоцировать отца! — шикнула мама, — Не разводи драму. Прибери здесь и иди в комнату собирать вещи. Утром мы уезжаем.
Шаги удалились. Я осталась одна в темном коридоре, не в силах даже сделать шаг к двери, открыть ее, чтобы понять, что с Марком все в порядке. Когда на голову мне легла теплая ладонь, вздрогнула всем телом от страха, ожидая удара.
— Не плачь, Машенька. Не плачь, — попросила Тая. Она крепко обняла меня и сама горько разревелась. Только беззвучно, чтобы не разозлить сильнее отца…
А потом была Москва.
Психотерапевты и куча таблеток.
После — постоянная учеба, стажировки, репетиторы, курсы.
И я забыла его. Видимо, мне было легче так пережить шок и потрясение — просто запрятать глубоко внутрь. Стереть из памяти его черты лица, повадки, манеры. Чтобы с ним и его семьей все было в порядке, и он никогда не возненавидел меня.
А может, чтобы я перестала ненавидеть себя…
Глава 10. Кем мы были друг другу, кем станем теперь?
— Маша!
Я ощущаю, что лечу вниз бесконечно долго. Пытаюсь уцепиться хоть за что-то, но безуспешно. И в момент, когда это чувство становится невыносимым, сильные руки перехватывают меня за талию, резко дергают вверх, и я прихожу в себя.
Прижата к стене, дышу быстро, на лице какая-то влага.
И он. Слишком близко.
— Ты в порядке? Маша, ты в порядке? — Краев берет мое лицо в свои ладони, слегка встряхивает. В его глазах сумасшедший страх.
— Я… все хорошо. Немного закружилась голова, — слабый лепет из моих губ звучит неубедительно.
— Присядь, — он крепко
