Она разглядывает дом. Что она упускает? Вот на крыше особняка мелькнула тень. Но солнце слишком яркое, бьет прямо в глаза. Пустые глазницы окон разглядывают Эшу в ответ. В одном из них хрупкий маленький силуэт.
– Сиола?
Картинка смазывается, и Эша оказывается внутри дома. В детской, прямо напротив старого напольного зеркала. И тут кроме своего отражения элвинг вновь увидела тень. Но каждый раз что-то не позволяло рассмотреть, что-то яркое отражало свет, ослепляя.
Эша потерла виски. Нужно было проникнуть глубже, к самому началу.
Трехэтажный дом, чистый и новый, на крыльце играют дети, на третьем этаже слышно пение, из кухни тянет ароматом пряного рагу. А вот и Сиола. Девочка спускается в подвал, где, забившись в уголок, устраивается поудобнее и достает резную шкатулку. Сняв блестящий ключ с шеи, ребенок отмыкает замок. Щелк. Первые ноты вырываются наружу и распускаются печальной мелодией.
Эша видела, как каждый раз, когда играла мелодия, в подвале зрели черные споры. Они разбухали, как бутоны цветов, и, лопаясь, впивались черной пылью в стены дома. Поглощая его, они добрались из подвала до самой крыши. А после, однажды ночью, опутали тонкими нитями жильцов и, соткав кокон, лишили их жизни.
Шкатулка продолжает играть. Эша подходит ближе. На внутренней стороне крышки распускается черный цветок, а под ним все те же цифры, что привели Эшу и Аббис к этому дому. Элвинг закрывает крышку.
– Я волнуюсь о завта, – тихий детский голос вспарывает тишину.
Эша оборачивается: в проеме дверей стоит девочка, кутаясь в лоскутное одеялко.
– Сиола?
– Этот дом мне не навится.
Эша делает шаг по направлению к ребенку.
– Как ты тут очутилась, Сиола?
Девочка поднимает на элвинг свои большие печальные глаза, вот только в глазницах клубится черная вязкая тьма.
– Это ее новый дом. Она никогда не увидит Золотой Город, – раздается зловещий голос и переходит в хохот.
Тьма черными слезами вытекает из глаз ребенка, разделяя круглое белое, как фарфор, личико на три части.
– Никогда не увижу… – тихо шепчет девочка.
По стенам и полу расползаются черные узоры. Весь дом покрывает текучая вязь стеблей и бутонов. Крышка шкатулки откидывается, и вновь звучит Песнь Черного Цветка…
Глава 6. Пожиратель
День клонился к закату. Вэл Стурион насвистывал незатейливую мелодию, выравнивая ряды фруктов на прилавке и подкладывая новые плоды из уже опустевших корзин на место только что проданных. Он любил, когда все товары лежали на своих местах – аккуратные горки лучших плодов оазисов пустыни Мэй в любую погоду и время года. Еще несколько часов, и он соберет остатки и отправит одного из мальчишек-помощников отнести их пекарю Крому, чтобы утром аббаррцы начали свой день с хрустящих слоек, заварных пирожков с конфитюром, ягодных шариков и прочих вкуснейших сладостей. Потом ночной караван привезет свежие плоды. И еще затемно Стурион начнет приемку товара, а с рассветом вновь откроет лавку для новых и постоянных клиентов.
Бист загляделся на алый бок гладкого как атлас яблока. Вот уже больше трех десятков лет он изо дня в день продает фрукты и каждое утро, просыпаясь, благодарит Интару за то, что та дает ему возможность заниматься любимым делом и быть в кругу семьи.
Боги наградили его прекрасной женой, которая прошла вместе с ним практически весь жизненный путь. Ему до сих пор кажется, что она просто вышла за покупками. Пять лет без нее. Пять лет светлой грусти. Вэлла Лурия – его самая большая награда и любовь. Лурия и сейчас была с ним: тремя сыновьями и дочерью, полудюжиной внуков, легким северным ветерком. Всегда рядом, незримо. И однажды, когда придет время, он уйдет вслед за ней. А пока Стурион жил в лучшем городе мира, окруженный друзьями и родными. И каждый день старый бист не мог понять, чем заслужил такое счастье. Да, он знал плохие времена, но кто их не знал? Он не помнил своих родителей. Но сирот всегда хватало, а в пору войны – тем более. Он упорно работал. Но и в этом он не был уникален! Значит, у судьбы есть планы на него, раз она все еще балует старика своей благосклонностью.
Выложив пирамидку яблок, торговец принялся за круглые темно-синие сливы чавуки из восточного оазиса Азур. Черные низкорослые деревья, почти кустики, чавуки, практически лишенные листвы, круглый год были усыпаны плодами и цветами. Лишь один месяц в году чавуки спал, и голые черные ветви превращали оазис в ощетинившуюся потрепанную щетку. Но лишь стоило народиться новой луне, как чавуки вновь оживал: на угольных мертвых ветках распускались голубые бутоны, и Азур тонул в сладком аромате цветов. Ветерок срывал с кустиков и поднимал в воздух миллионы голубых лепестков, по форме напоминавших сердечки. И казалось, что само небо осыпается к ногам путников, решивших посетить Азур – Небесный оазис. Его цветение было гимном жизни, надеждой на то, что смерть – это всего лишь этап, за которым вновь наступают возрождение и рассвет.
Каждый день караваны выходили из Азура и отправлялись с плодами чавуки в Аббарр. Они шли ночью, чтобы прохлада пустыни сохранила плоды свежими. И каждое утро Вэл Стурион выкладывал сочные фрукты на свой прилавок.
От воспоминаний и почти медитативного упорядочивания плодов – занятий, радующих душу биста, как ничто иное, – его отвлек шум. Посмотрев вверх по улице, он увидел, как какая-то девица, потрепанная и еле стоящая на ногах, запнулась, опрокинула корзину у лавки Вэл Ситригарды и, пошатнувшись, упала рядом. Стурион присмотрелся: светлые волосы и торчащие длинные уши заставили сердце старого биста екнуть.
– Ашри! – охнул торговец и поспешил к элвинг, лежавшей без сознания.
На бегу он окрикнул Зурри:
– Эй, малыш Азуррит, скорее беги к Вэлле Уне! Кажется, наша общая подруга опять нашла приключения на свое явно недокормленное мягкое место!
* * *Маленький синий бист бежал по улицам Аббарра. Уши хлопали на ветру, большой плоский нос то и дело шумно втягивал и выпускал воздух, а удлиненный яркий жилет развевался словно крылья радужной птицы.
Ловко лавируя между потоками пешеходов и повозок, то и дело ныряя под брюхо гваров, перепрыгивая по крышам льнущих друг к другу домов и скатываясь по трубам и колоннам, Зурри оказался у крыльца башни приюта менее чем через кварту часа.
Бистеныш вкатился в холл, чуть не сбив близнецов аллати, стоявших у самого входа. Сестрички Ньюр и Мьюр, наряженные в чистые новые платьица, фыркнули и схватились за блестящие кулончики, висевшие на шеях.
– Ой! – воскликнула Мьюр, отступая на шаг.
– Ах! – подхватила Ньюр, отпрыгивая в сторону.
– Осторожнее, Зурри, – хором сказали сестры, сдвинув бровки и прижав кошачьи ушки.
Но индиговый бист не обратил на них ни малейшего внимания. Он даже не вытер ноги о входной коврик,
