— О? — откликнулась бабушка, многозначительно покосившись на меня.
— Да… он… сообщил нам не далее как нынче утром. Я подумала, вам тоже стоит знать. — Миссис Шалт попятилась. — Беда, если кому-то вдруг захотелось уехать, — подчеркнуто произнесла она и зашагала по коридору назад.
На следующий день грузчики принялись выносить мебель из квартиры мистера Уорклана. Некоторые из жильцов, в том числе и дед, столпились на тротуаре перед грузовиком поговорить с соседом. Стояла летняя жара. Я прошмыгнул в переулок и, затаившись за углом здания, навострил уши.
— Нет, не останусь, уж теперь-то точно не останусь, — сердито возражал мистер Уорклан.
— Не может быть, чтобы они нашли нас так быстро, — увещевал мистер Соренсен, пожилой жилец со второго этажа.
— На сей раз мы просто должны хоть что-нибудь предпринять, — яростно зашептала миссис Шалт; в голосе ее послышались истерические нотки.
— Послушайте, я знаю, что мы стараемся не встречаться друг с другом лишний раз — мы ж не единственные обитатели этого дома; и устраивать собрание здесь, на тротуаре, нам уж точно не с руки, — вмешался Соренсен, пристально глядя на Уорклана. — Вот и грузчики опять что-то тащат. Может, войдем внутрь и потолкуем? Уорклан, ты что, подождать чуток не можешь?
Уорклан остался стоять на месте, непреклонный и прямой как палка. Губы его чуть дрожали, взгляд скользил по двору и окнам, рассматривая квартиры и словно пытаясь воскресить какое-то утраченное или позабытое воспоминание. Он помотал головой.
— Полно тебе, Уорклан, — увещевал Соренсен. — Нам надо держаться заодно.
— Вы совершаете ошибку, — возразил Уорклан. — До сих пор мы были в безопасности. Но теперь всем нам следует съехать.
Грузчики вынесли из дома комод с зеркалом: в нем ярко отражались окна и кирпичная кладка здания. Работяги спустили его вниз по ступеням и потащили через весь двор к тротуару: небольшая группка жильцов расступилась, давая им пройти. Очень решительно настроенный Уорклан пожал руку дедушке и кивнул остальным:
— До свидания.
К закату грузчики уехали, и квартира мистера Уорклана в конце коридора второго этажа опустела.
— Он съехал, и больше мы о нем, чего доброго, не услышим, — заявил дедушка тем вечером.
— Мы вряд ли узнаем доподлинно… — промолвила тетя Эвелин.
— Говорите потише, — предостерегла бабушка. — А то Дэвида перепугаете.
— Он спит, — заверила тетя Эвелин.
На самом-то деле я лежал, не смыкая глаз, встревоженно вслушивался, раздумывал и недоумевал про себя. Похоже, в нашей жизни есть какое-то важное обстоятельство, про которое я знать не знаю и о котором никто не говорит. Неужто со временем съедут все? А мне-то куда деваться?
— Если только мы будем держаться вместе… — промолвила тетя Эвелин. — Не следовало нам уезжать из Биллингса.
— Ну скажешь тоже, Эвелин, — возразила бабушка. — Мы ведь едва ноги унесли.
— А как же Уорклан? — не отступалась тетя Эвелин. — Нас уже не так много осталось. Это несправедливо.
— А кто говорит о справедливости? — встрял дедушка. — Да ради всего святого!
— Пожалуйста, потише, — напомнила бабушка.
На миг воцарилась тишина, и мне подумалось, кто-нибудь непременно придет проверить, сплю ли я, но нет, никто не пришел.
— Уорклан, чего доброго, пропадет без вести, как Ларс Джонсон, — предположила моя тетя. — Помните Джонсона, десятника на Ист-Ривер{166}?
— Я их всех помню, — отозвался дедушка.
— Они убегают, — нервно промолвила тетя Эвелин. — Почему они не могут остаться? Они убегают — и в конце концов исчезают. А что будет, если…
— Я их не виню, — произнес дед.
— Ох, ну отчего мы ни к кому не можем обратиться за помощью? — спросила тетя Эвелин. Она плакала. Ее раздраженные, хриплые всхлипывания долетали сквозь вестибюль до моей комнаты: на сей раз дверь по случайности оставили открытой.
— Мы и это уже проходили, — обреченно промолвила бабушка.
— Нужно отыскать отца Дэвида, — промолвила тетя. — Нужно отправить Дэвида к отцу.
— Он посчитал нас сумасшедшими.
— Пожалуйста, потише, — напомнила бабушка.
— Прошу прощения, — отозвался дедушка еле слышно. — Но Эвелин права. Пока Дэвид жил с родителями, все было в порядке, но с нами он не в безопасности, а мы слишком стары, чтобы снова сниматься с места. Нам надо обороняться.
— Господи, — вздохнула тетя Эвелин. — Прямо даже и не знаю.
— На сей раз нам придется выждать, — заявил дедушка.
— А что мы скажем Дэвиду? — спросила тетя Эвелин.
Повисло долгое молчание. В течение этой паузы я едва удерживался, чтобы не заорать от ужаса, не выбежать в гостиную и не взмолиться: пусть мне наконец расскажут, что с нами такое происходит. Со временем я, совсем обессилев, заснул. И во сне снова пришли они — из глубины своих туннелей, — скользкие, белесые, безглазые ужасы…
Утром я попробовал понаблюдать за дедом: он сидел себе в кресле, покуривал свою трубочку и время от времени поглядывал на меня, — а я уныло забавлялся с игрушечными лошадками. Его сумрачное лицо словно окаменело. Я изо всех сил старался сохранять спокойствие — точно шахматист за игрой. Я боялся заговорить.
Однажды, когда солнце уже склонилось к самому горизонту и сквозь стеклянную входную дверь подъезда бил слепящий свет, я сидел на нижней ступеньке крыльца. Миссис Тернбулл прибиралась в квартире; она уже пару раз выходила из черного хода позади главной лестницы; сейчас она несла пакет с мусором, от которого пахло кофейной гущей. В переулке громыхнула крышка мусорного ящика; из открытой двери квартиры миссис Тернбулл доносилось радио: передавали мыльную оперу «Стелла Даллас»{167}. Дверь черного хода закрылась, миссис Тернбулл направилась было по длинному коридору назад — и вдруг развернулась.
Она внезапно зашагала обратно ко мне — этакий смерч из толстого слоя пудры и ярко-красной помады. Лицо ее напоминало сморщенную гипсовую отливку, водянистые глаза — что мраморные шарики, наполненные сине-белым огнем.
— Твоя бабушка ничего тебе не сказала, — быстро выпалила миссис Тернбулл. — Балуют они тебя. — Ее левый глаз чуть задергался в иссохшей глазнице. — Тебе вообще не следует здесь быть. Или ты думаешь, мы все соберем вещички да съедем снова? Передай дедушке с бабушкой мои слова. — Она согнулась вдвое, этаким карикатурным олицетворением испуга. — Это