Прошло пять минут. Она снова натянула плащ, осторожно открыла дверь и выглянула на лестницу. Цветной мужчина по-прежнему стоял в дверном проеме, но рядом с ним больше никого не было. Сжимая в руках саквояж и сумочку, она спустилась, проскочила мимо него и резко ускорила шаг. Подальше от горящей машины, подальше от этой толпы. Она не замедляла быстрого шага, пока не добралась до Кромвелл- роуд.
Движение было не особенно оживленным. С трудом переводя дыхание, она проковыляла еще пару сотен ярдов и вдалеке увидела желтый огонек «Свободно». Подняв руку и отчаянно размахивая сумочкой в другой, она кинулась ему наперерез. К своему облегчению, она увидела, что водитель, заметив ее, мигнул огоньком и подрулил к обочине.
Глотая воздух, она забралась на заднее сиденье.
— Куда?
Она не могла найти ответ. В голове царила полная сумятица.
Так
«Я не знаю, насколько вы в курсе дела, мисс Баннерман, но выяснилось, что ваш коллега был под сильным воздействием алкоголя, когда приступил к работе. Уровень спиртного в крови вдвое превышал норму, при которой можно садиться за руль».
Волнуясь, она посмотрела на водителя такси. Ей необходимо забраться в какое-то укромное место с телефоном. Она должна как можно скорее переговорить с отцом.
— В аэропорт Хитроу, — сказала она. — Можете ли вы добраться до Хитроу?
— Какой терминал вам нужен?
Она помялась.
— Я дам вам знать.
Когда такси разворачивалось, мимо них с пронзительным воем сирены промчался полицейский автомобиль.
— Должно быть, пожар или взрыв. Или что-то в этом роде, — сказал таксист. — Где-то на Фулем… там большая суматоха.
Монти прижалась лбом к заднему стеклу, вглядываясь, не преследуют ли их. Но движение оставалось спокойным, и она не увидела ничего подозрительного.
Когда они приближались к въезду на эстакаду Хаммерсмит, справа были ясно видны огни клиники «Бендикса». Монти попросила водителя найти платный таксофон. Он повернул на следующем же съезде и подрулил к одинокой будочке рядом с гаражом.
Она сказала ему подождать, зашла в будочку и набрала номер телефона отца. Гудки раздавались добрых две минуты, она отчаянно надеялась, что отец ответит. Сон у него был не очень крепкий, и если он дома, то звонки его разбудят.
С растущим беспокойством она набрала номер их лаборатории. Вполне возможно, что он все еще там; она сама не раз убеждалась, что отец может работать всю ночь.
«Папа, пожалуйста, подними трубку, — молила она. — Прошу тебя».
Раздался щелчок, а за ним — ее собственный голос на автоответчике. Она повесила трубку и заторопилась к машине.
— Вы не знаете, где ближайшая контора по аренде машин, которая открыта в этот час? — спросила она водителя.
— Думаю, что рядом с аэропортом. «Авис», «Херц», что-то в этом роде. Я знаю, что «Херц» работает круглосуточно.
— О'кей, — сказала Монти. — Отвезите меня туда. И как можно скорее.
94
Ложка вывалилась из металлической руки матери и, задребезжав, упала на линолеум. Дэниел, сидевший напротив матери по другую сторону кухонного стола, даже не шевельнулся, чтобы поднять ее. Да и в любом случае, мать была страшно самолюбива и не хотела, чтобы ей помогали. Бог причинил ей увечье, а теперь Он же дал ей силы, чтобы преодолеть его. Она думала, что сама себе напоминает Иова Многострадального.
Особенно тяжело поднимать предмет с пола. Две металлические кисти слишком жесткие, и такой маленький предмет, как суповая ложка, особенно трудно поднимать с плоской поверхности.
Пока мать возмущенно смотрела на упавшую ложку, от ее тарелки с коричневым консервированным супом поднимались струйки пара. Затем головой вперед она нырнула под стол, и несколько прядей волос, которые теперь она стригла коротко, встали дыбом. Дэниел испытывал неподдельное удовлетворение, наблюдая за стараниями матери. Он слушал, как ее руки скребли по полу, дождался звяканья, а потом наступило молчание, когда она медленно и сосредоточенно поднимала ложку.
Он позволит ей пронести ложку полпути, а затем пустит в ход свои способности, и мать снова уронит ее. Брякнувшись на линолеум, ложка издаст музыкальный аккорд, а мать скорчит гримасу. Дэниелу надо только не терять сосредоточенности. Думать только о ней, держать ее в центре внимания, и он может играть с ней, как с рыбой на крючке, — чем он теперь и занимался все время.
Ложка упала в тарелку, и горячий суп выплеснулся на нее.
— О, черт бы ее побрал! — вскричала мать, вытирая с лица капли супа. Но тут же прижала руку к сердцу, к бледно-голубому кардигану, который связала еще до несчастного случая, и виноватыми глазами посмотрела на Библию, которая лежала рядом с ее тарелкой. — Прости меня, Господи, — сказала она. — Даруй мне Свое милосердие, Господь. — Она снова наклонилась, и, пока ее не было видно, на лице ее сына расползлась глумливая ухмылка.
«Практикуйся!» — приказал ему Магистр Храма. Дэниел подчинился. Стояли летние каникулы, он был свободен весь день и мог отрабатывать ритуалы в своей комнате. Он добился, что теперь ему было куда легче концентрировать силу и управлять ею, но он пока еще не знал пределов ее. Сегодня он решил это выяснить.
На этот раз он позволил матери поднять ложку, терпеливо подождал, пока она вытерла ее передником, опустила в тарелку, а затем медленно и осторожно поднесла ко рту. Главное — точно рассчитать время. Что он и сделал — ложка вот-вот должна была коснуться ее губ, и мать смотрела только на нее. Периферическое зрение. Надо убедиться, что это появится в поле ее периферического зрения. Губы матери раздвинулись, и она подула на суп.
Он материализовал крысу. Большую коричневую крысу, которая выползла по стенке раковины, словно она только что появилась из сливного отверстия; она прыгнула на сушильную доску и замерла, как бы оценивая ситуацию.
Результат был тот, на который Дэниел и надеялся. Когда мать завопила, горячий суп выплеснулся ей на подбородок, на шею и потек под блузку. Она в ужасе вскочила, больно стукнувшись коленом о край стола, и суп из обеих их тарелок расплескался по столу.
— Убирайся! — завопила она. — Пошла вон! Это дьявол! Убирайся отсюда!
Крыса спрыгнула на пол и помчалась в кладовку. Мать застыла в дверях, истерически крича:
— Там продукты! Выгони ее оттуда!
Дэниел неторопливо направился в кладовку, улыбаясь про себя. Крыса исчезла — просто потому, что
