Прочие же люди, которые не умерли от этих язв, не раскаялись в делах рук своих, так чтобы не поклоняться бесам и золотым, серебряным, медным, каменным и деревянным идолам, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить.
И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем».
Затем его родители вышли из комнаты, прикрыв за собой дверь.
— Ты будешь спать при свете, чтобы Господь ясно видел тебя, а ты сможешь понять, что нет разницы, светло или темно.
И теперь Дэниел лежал неподвижно, глядя на голую электрическую лампочку в переплетении коричневых пятен на потолке, где однажды случилась протечка; на окна без занавесей, за которыми стояла непроглядная ночь; на распятие на стене справа от себя. Его жгла ненависть. Ненависть к Богу. Ненависть к Иисусу на кресте.
Он сосредоточился на мысли о распятии.
Он посмотрел на обнаженного мужчину с распростертыми руками, согнутыми поджатыми ногами и опущенной головой. Затем подумал о себе, лежащем здесь, тоже с распростертыми руками. Как они походили друг на друга!
Бог позволил, чтобы Его сына распяли на кресте. Бог убил Своего единственного сына. Ради спасения человечества. Бог относился к Иисусу не лучше, чем к нему относились его собственные родители. В груди у него вскипел гнев, который обжигал его, как раскаленный горн. Он почувствовал, как его обдает жаром. Он начал ощущать, как в его тело вливается какая-то странная энергия. Чувство силы и мощи, которое возникло внизу живота, разлилось в груди, наполнило руки и ноги. Его взгляд оставался прикованным к распятию, и теперь он видел его так ясно, словно оно было не в двенадцати футах на другой стене комнаты, а в нескольких дюймах от его лица.
Теперь он видел мучения распятого. Сведенные мускулы, скрюченные пальцы, ноги, умирающие, как конечности таракана. Распятие начало содрогаться. Сначала несколько легких колебаний, а затем их становилось все больше и больше. Усилием воли Дэниел приказал колебаниям усилиться. Еще сильнее!
Внезапно, без предупреждения, распятие рухнуло со стены на пол с громким треском, словно пистолетный выстрел.
Дэниел увидел две маленькие дырки в стене от выпавших гвоздей и свежую краску в форме креста, под которым охряная стена не успела выцвести.
Наконец он ухмыльнулся.
Он смог это сделать. Он смог одним лишь усилием мысли заставить распятие свалиться со стены! Его глаза упали на Библию на столе рядом с ним. Он сконцентрировал взгляд на ней. «Вспыхни пламенем, — подумал он. — Давай же, гори!»
Он еще отчаяннее уперся в нее взглядом, изгнав из головы все посторонние мысли, собрал все силы, всю свою властность и довел их до предела. Собраться. Собраться.
Раздался гулкий звук, словно звон падающего стекла. Окно! Оно взорвалось у него на глазах, превратившись в груду обломков; сначала порхнули несколько маленьких кусков, а затем вся панель выгнулась и длинными стеклянными кинжалами рухнула на пол.
Дверь стремительно распахнулась, и в комнату ворвались его родители.
— Что за… — начала его мать, но осеклась на полуслове, когда увидела на полу разбитое окно, а потом распятие.
Отец изумленно воззрился на эту обстановку, а затем проверил ремни, которые растягивали его руки. Родители посмотрели друг на друга, и мать тоже ощупала ремни.
— Дэниел, — произнес отец, — если у тебя нет печати Бога на лбу, значит, у тебя есть отметина зверя.
— Он дитя зла и должен быть спасен, — сказала мать.
— Ты понимаешь, что это значит, Дэниел? — вопросил его отец. — «Кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере перед святыми Ангелами и пред Агнцем. И дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его».
— Ты этого хотел? — завопила мать. — Ты хотел получить начертание имени зверя?
Дэниел посмотрел на свою мать и ничего не сказал.
14
«Ну до чего ты уродливое отродье!» — подумал Коннор Моллой, глядя на тусклую черно-белую фотографию, затесавшуюся в документацию по исследовательским работам. «Лягушка желудочно-родящая» — гласила надпись внизу.
«Rheobatrachus silus — редкая пресноводная лягушка, обитающая в Восточной Австралии. После оплодотворения самка проглатывает икру и вынашивает ее в желудке, пока зародыши полностью не сформируются. Вызревание зародышей имеет место в нижней и срединной частях желудка, которые расширяются, чтобы дать место подрастающему поколению», — прочитал он, удивляясь, как этот текст оказался среди научной документации Баннермана, хотя ему казалось, что труды нобелевского лауреата ничем больше не могут поразить его.
В течение последних девяти дней он чувствовал, что все лучше и глубже познает личность доктора Баннермана, хотя на самом деле он пока так и не встретился с этим великим человеком; но, едва только просыпаясь, он начинал дышать и жить им, пропуская через себя документ за документом о трудах и делах его жизни.
«Бендикс Шер» хотел получить патенты на максимально возможное количество работ Баннермана в Британии, Европе и США, и Коннор должен был резюмировать, какими патентами возможно обзавестись в США. Доктор Винсент Кроу, исполнительный директор компании, хотел увидеть перед собой этот документ через десять дней.
Коннор понимал, что он проходит испытательный срок и что его бросили на глубокое место. Заявка на получение патента стоила недешево, и рассмотрение ее требует времени. Если поданная по его рекомендации заявка получит отказ, это плохо отразится на нем. В равной мере он не имел права упустить возможность, которая обошлась бы компании в миллионы, а то и миллиарды потерянных доходов… хотя, конечно, хуже спать из-за
Чтобы получить патент, вы должны убедить эксперта патентного бюро — никто еще не публиковал достаточно подробностей данного изобретения или научного открытия и никто другой не в силах воспроизвести его. Но доктор Баннерман обильно публиковал документы, которые во всех деталях описывали буквально каждый аспект его работ, и во всем мире их могли воспроизводить. И если «Бендикс Шер» надеялся заработать на работах Баннермана, то отчеты Коннора должны были оставить у компании самое мрачное впечатление.
Коннор улыбнулся. «Я еще не встречал вас, доктор Баннерман, — подумал он, — но вы мне нравитесь. Вы мне очень нравитесь».
Внезапно в проеме его двери показалась голова Чарли Роули.
— Как дела?
— Думаю, что о'кей.
— Хотел узнать, свободен ли ты в пятницу вечером? Устраиваю небольшой дружеский обед… и подумал, что ты мог бы встретить нормальных людей.
Коннор увидел выражение его глаз и все понял. Несколько раз во время ланча он бывал в пабе в
