Холм посмотрел на них с той же почти безжизненной отчужденностью. Его черные глаза напоминали глаза кузнечика, рассматривающего стебель травы. Вот как они выглядели... неразумными, совершенно пустыми. По крайней мере, в тот момент. Но Хейс знал эти глаза и знал, на что они способны. В одну минуту они были мертвы и пусты, а в следующую переполнены всеми знаниями космоса.
Рутковский и Хинкс выглядели разозленными.
Выглядело словно здесь был какой-то грязный пьяница, и они собирались выбросить его в переулок, и приложить головой об мусорный бак для порядка. Они оба наклонились и рывком подняли Холма на ноги. Хейс тоже взялся за него, как и Биггс. Они заставили его стоять, а затем он начал двигаться, бороться, корчиться и дергаться, словно у него не было костей, и он был сделан из жидкой резины. Он боролся и вырывался. Разбросал Хинкса и Рутковского. Хейс бросился вперед и быстро ударил его в челюсть, отчего он откинул голову назад, а затем что-то произошло.
Хейс почувствовал, что приближается... энергия, нарастающий импульс, подобный статическому электричеству, генерирующемуся перед ударом молнии. А потом началась стучащая вибрация, которая, казалось, исходила ото льда подо ними. Все они чувствовали, как она поднимается сквозь ботинки и волнами распространяется по костям. Это был тот же звук, который Рутковский слышал в ночь смерти Сент-Оурса, и тот же звук, который Хейс, Катчен и Шарки слышали на Врадаз... ритмичная пульсация поднималась вокруг них, становясь все громче и громче. Как гудение огромной машины. Затем послышался потрескивающий электрический звук, от которого волосы встали дыбом на затылке. Стук и гулкие удары, высокий и странный свистящий звук.
Биггс и Стоттс внезапно потеряли сознание.
Стекло в двери кабины "Спрайта" разлетелось, как и лобовое. Хейс почувствовал, как прямо перед ним прошла катящаяся волна жара - настолько теплая, что растопила лед с бороды - и ударила Рутковского и Хинкса, подняв их вверх и отбросив на пять или шесть футов назад.
Кто-то взвизгнул.
Кто-то закричал.
Холм стоял, его лицо почти светилось. Звуки вибрации и треска стали громче, а затем послышался пронзительный, визжащий вой, заставивший всех заткнуть уши и стиснуть зубы. Звук вокруг них превратился в пронзительное пение. Почти музыкальное пение, подобное тому, которое Хейс слышал ночью в Хижине №6, когда существа почти завладели его разумом. Он поднялся вокруг них, резкий и душераздирающий, и Хейс увидел силуэты во тьме... вытянутые тени приближались к ним.
А потом произошел взрыв.
Эхо взрыва, и Шарки стоящая с 22-м калибром в руках. Весь шум внезапно прекратился, и тени вокруг них исчезли. Ничего. Только потрясенные лица и Холм, стоящий с аккуратной дыркой во лбу размером с десятицентовую монету. Кровь от раны забрызгала его лицо и в полутьме выглядела как черные чернила. Он пошатнулся и рухнул, ударившись головой о гусеницы "Спрайта".
Люди тут же начали уходить.
Хейс стоял и смотрел, как они уходят. Все знали, что все кончено, и спешили прочь.
"Нет, не волнуйтесь", - крикнул им вслед Хейс. "Я отгоню снегоход от тела... не забивайте себе голову. Позвольте мне позаботиться об этом".
А потом остались только он, Катчен и Шарки, ничего не говоря. Ветер продолжал дуть, снег продолжал носиться, а полярная ночь окутала их так, словно не собиралась отпускать.
Наконец Шарки уронила винтовку.
"Я... думаю, я только что убила человека", - сказала она, похоже, не понимая, как ей следует к этому относиться.
Но Катчен только покачал головой. "Я не знаю, что ты убила, Элейн. Но это точно был не человек".
36
Два часа спустя все собрались в кают-компании, Ла-Хьюн вел заседание. Впервые ему не пришлось просить вести себя потише, чтобы его услышали. Никто не разговаривал. Все они смотрели на пол, на свои руки, на столы перед ними. На что угодно, только не на друг друга и на ЛаХьюна, стоящего перед ними.
"В течение некоторого времени, - сказал ЛаХьюн, выглядя странно неловко, - мистер Хейс и большинство из вас предупреждал меня, я полагаю, что мы здесь в опасности. Что те... реликвии, которые привезли доктор Гейтс и его команда, по какой-то причине опасны для нас. Мистер Хейс верит... как, без сомнения, и некоторые из вас... что эти существа не совсем мертвы. Что в них есть активность. Психическая энергия, если хотите, которую они излучают. До сегодняшнего вечера я не был готов принять что-либо из этого. Но теперь, после того, что произошло на территории комплекса, я в этом не уверен".
Хейс сидел, скрестив руки, и выглядел возмущенным. Он не был уверен, что задумал ЛаХьюн, но его это не волновало. Мысль о том, что этот человек внезапно окажется на его стороне, была даже хуже, чем иметь его врагом. Он не знал почему, но это его раздражало.
"Теперь мистер Хейс позаботился об этих существах в хижине... усыпил их, так сказать..."
Кто-то захихикал.
"... но это далеко не конец проблемы. Прошло пять дней с тех пор, как мы получили известия от группы доктора Гейтса. Меня это не волнует, и вас тоже. Фактически, единственное, что мы о них узнали, это тот особенно безобразный инцидент сегодня вечером".
Безобразный? Хейсу это понравилось. Нет, безобразный не подходило. Это дело было кошмаром, чертовой трагедией.
ЛаХьюн продолжил: "Суть в том, что мы здесь очень одиноки. Мы не можем просить помощи у внешнего мира до весны, а до весны еще далеко. Нам нужно отправить группу в лагерь Гейтса, чтобы найти выживших. Возможно, они уже мертвы или того хуже. Я не знаю. Но кто-то должен туда подняться, поэтому я..."
"Я пойду", - сказал Хейс. "Я думаю, со мной пойдут доктор Шарки и Катчен. Если кто-то еще захочет присоединиться к нам, я буду рад вашей помощи".
Хейс встал и огляделся.
Никто не хотел встретиться с ним взглядом.
Казалось, что Рутковский и Хинкс на мгновение задумались об этом, но они один за другим опустили головы.
"Не ожидал, что кто-то захочет", - сказал Хейс.
ЛаХьюн откашлялся. "Я не могу приказать вам троим подняться туда".
"Вам и не нужно", - сказала Шарки.
Она встала вместе с Катченом и Хейсом. Все трое всматривались в эти суровые, испуганные лица в комнате.
"Думаю, на этом все", - сказал Хейс. "Выходим через час. Если у кого-нибудь из вас к тому времени вырастет пара яиц, ждите нас у "Снежного Кота"".
Все трое ушли, и собрание распалось. Распалось тихо. Никто не сказал ни слова. Они побрели обратно в темные уголки своей жизни искать удобную кучу песка, в которую можно было бы сунуть голову.
37
Два или три раза по пути к палаточному лагерю Хейс задавался вопросом, что, черт возьми, задумал ЛаХьюн. Его внезапный разворот вызывал беспокойство. Тревожил. Не было никакого чувства удовлетворения; никак нет. Нет, слава богу, что вы теперь с нами, мистер ЛаХьюн, теперь все будет хорошо, да, эм[42]. Поскольку ЛаХьюн, по мнению Хейса, был человеком с определенными целями, Хейсу приходилось задаваться вопросом, как этот резкий разворот может послужить администратору и его хозяевам.
Там было что-то еще.
И, возможно, если бы он был более бодрым, не таким измученным и выжатым, он смог бы увидеть это. Но при сложившихся обстоятельствах ему было трудно думать, о чем-то другом, кроме бури, тьмы и невероятной опасности, в которой они все находились.
Им не удалось установить, кому принадлежало тело, на которое наехал Холм. На трупе не было никаких документов, а его физическое состояние было ужасающим. Как будто 150 фунтов кровавого мяса влили в парку и ветрозащитные штаны. Но они нашли ответ на один маленький вопрос. Им было интересно, как все случилось. Было трудно поверить, что их Джон Доу[43] проделал весь путь от лагеря Гейтса до Харькова пешком и в метель первого уровня. Но примерно в двух милях от станции они нашли снегоход Ski-Doo, брошенный на ледяной дороге. Их Джон Доу сбежал на санях, а Холм погнался за ним на "Спрайте".
