За прошедшие годы Петр вытянулся, повзрослел, светлые непослушные вихры падали на лоб, а серые глаза смотрели прямо и смело. Он привык, что каждый его приказ исполняется, но, к счастью, "звездной болезни" за собой не замечал.
- В спорте проиграть не срамно, - продолжал он. - Тем паче, наши-то на кулаках умельцы драться, а борьба - иное дело. Ты вот лучше скажи, как у нас дела с посланниками Аббасовыми.
- А чего с ними? Отправились восвояси. У нас уговорено: когда надобно станет, мы им вестника пошлем с упреждением.
- Добро, - кивнул Петр и повернулся к Шеину. - Ну, а с Крым-Гиреем как, Михал Борисыч?
- Да все так же, батюшка. Наши его стерегут в Азове, человечка к нему подослали, будто бы евонного сторонника, через него Джанибек письма в Крым передает. Ну, а мы их читаем, вестимо. Сказывает наш поставленный-то, что хан уже о побеге поговаривает, покамест все подходцами да намеками.
- Рано пока, пущай подождет, настанет вскорости и его время, - улыбнулся Петр и вскочил: - Ну, давай же! Давай! Э-эх…
Он снова уселся, облокотился на подушку и вздохнул:
- Жаль, с ляхами война. Они еще прошлогод обещались с нами состязаться.
- Им сейчас, государь, сам ведаешь - не до хоккеев. Они и так-то с османцами да шведами смертным боем билися, а тут еще Бородавкины проделки. Не от хорошей жизни нам Сигизмунд войну-то объявил.
- Оно понятно, - кивнул Петр, - когда вся Малая Русь, почитай, переметнулась. А литвины? Сколько уже к нам с землями-то перешло?
- Графов да князей четверо, а мелких шляхтичей уж дюжин пять. Да-а, королю польскому не позавидуешь.
- Погодь, еще и не так лихо ему будет, - царь с хитрецой подмигнул.
- Чую, не токмо ему, - покачал головой Шеин. - Патриарх Константинопольский гонца прислал, пишет, мол, готов он учинить то, об чем с тобой уговаривался.
- Пущай погодит покамест. Скоро уже.
В этот момент раздались разноголосые крики, и царь радостно вскинул руки:
- Гооол!
Воротынский со вздохом покачал головой: ну что ты будешь делать, а? Никакой степенности в государе. А с другой стороны - сидит себе, смотрит… как его… хоккей этот, вроде бы и в ус не дует - а пол-Европы перебаламутил. Чудеса…
- Эх, надо было Маржерету сказать, чтоб привозил французов учиться играть! - щелкнул пальцами Петр. - Не додумался я.
- Когда он вертается-то, батюшка?
- Да Бог его ведает. Посмотрит европейские армии да оружия новые - и назад.
- Ну да, ну да, - Воротынский поежился. - Не пора ли нам, государь? Студено больно. Как бы ты не захворал.
- Вы с Михал Борисычем поезжайте, я с Васькой вернусь, - махнул рукой Петр.
Бояре встали, поклонились и направились к возку.
- Иван Михалыч! - крикнул вдогонку юный царь. - Мстиславскому передай, пущай с верфью на Варяжском берегу поспешает!
Глава 38
Во владениях Николая Сапеги, новогрудского воеводы, собралось посполитое рушение[44]. Король Сигизмунд, приготовившийся проводить смотр, гордо выехал на вороном коне из ворот замка. За его спиной остались мощные стены и семь башен из красного кирпича, а впереди на огромном, покрытом тающим снегом поле выстроилось пестрое войско. Здесь были паны в дорогих кунтушах и жупанах, мелкие шляхтичи и наемники в кольчугах, мещане в скромных кафтанах, посполитые крестьяне коротких тулупах и шароварах. Тут же паслись лошади, в стороне стояли сотни телег, обозы, пушки, а позади всего этого великолепия поднимались разноцветные шатры.
Монарх медленно ехал к выстроившимся воинам, мысленно проклиная судьбу. Что за напасть обрушилась на его страну? Чем она провинилась перед Господом? Война с Османской империей, со Швецией, а теперь еще и с Русью. Проклятые запорожцы накатали царю грамоту, тот созвал Земский собор, и вот Малая Русь уже под рукой Москвы. Петр послал воевод, царскую гетманскую булаву и печать Бородавке, сохранил казацкой старшине и шляхте права и вольности, даровал городам Магдебургское право.
А как ловко все проделал - он, Сигизмунд, и глазом не успел моргнуть! О самоуправстве запорожцев стало известно быстро, но кто ж мог подумать, что дурак-царь согласится на такую авантюру?! Вот что значит ребенок у власти! Неужели бояре не объяснили, что за этим обязательно последует война с Речью Посполитой?
Впрочем, чего Петру бояться? На Руси давно мир, экономика, да, по слухам, и оружейное дело на подъеме - почему б не повоевать? Пожарский вон с войсками у Смоленска уже месяц стоит, сейчас ещё сил подтянет и… А вот что делать Сигизмунду? Страну терзают со всех сторон, снаружи и изнутри! И ладно бы только казаки - но десятками побежали и шляхтичи! Он уже не знал, где его земля, а где чужая! Проклятые предатели!
Король подъехал к войску, которое дружно ему отсалютовало. Приняв доклады двух полковников, он хотел было произнести воодушевляющую речь перед завтрашним отбытием на восток, но тут из строя выдвинулся минский староста Петр Тышкевич. Он слез с коня, торжественно подошел к Сигизмунду и, вынув из-за кушака саблю, с размаха воткнул ее в землю.
- Мы не желаем биться, ваше величество! - провозгласил он и, коротко кивнув, протянул королю пергаментный свиток. - И объявляем рокош[45]!
Ошеломленный Сигизмунд во все глаза смотрел на старосту. Шляхта решила воспользоваться проклятым правом на бунт в тот момент, когда страна оказалась между трех огней?! Да в своем ли уме эти магнаты?!
- Я отказываюсь верить, пан Тышкевич, - вскинув подбородок, гордо ответил он, - что лучшие люди Речи Посполитой устраивают мятеж, когда родную землю враги раздирают на куски!
- Вам придется поверить, ваше величество, - староста был совершенно спокоен, - ибо мы уже создали конфедерацию и требуем созыва сейма.
- И чего же вы хотите?
- Вашего отречения.
Ноздри короля задрожали, лицо окаменело.
- Понимаю, у вас есть поводы для возмущения. Но я спрашиваю про ваши условия.
Тышкевич слегка склонил голову и твердо ответил:
- Никаких условий. Только отречение вашего величества и новый элекционный сейм.
Три дня король уговаривал шляхтичей изменить решение или хотя бы повременить с ним. Паны наотрез отказались воевать, и в конце концов Сигизмунду пришлось распустить ополчение и вернуться в Варшаву.
***
В просторном зале собралось несколько сот членов Сейма. Резные панели на стенах венчались сверху гордыми гербами польских родов, с потолка на цепях свисали огромные люстры на сотни свечей. Из высоких окон, заправленных в свинцовые ромбы, бил солнечный свет. Кресла и лавки образовывали треугольник, в центре которого находился выступавший, а во главе сидел король.
В воздухе витало ощущение напряженности, все волновались, чувствуя, что стоят на пороге больших перемен. Казалось, здесь был весь цвет Речи Посполитой: гетманы и маршалки, каштеляны и воеводы, епископы и архиепископы. Отсутствовали лишь те, кто сейчас бился с турками и шведами. Позади других, в огороженных панелями креслах разместились иностранные послы.
- Политика, проводимая королем, - вещал Станислав Конецпольский, гетман польный коронный[46], - привела к войнам почти со всеми соседними государствами. Мало того, Речь Посполитая потеряла множество восточных земель, добровольно перешедших к царю Московии. Внешняя политика короля полностью провальна и далее тем же путем идти не может. Я, как вы знаете, специально прибыл из армии, и могу сообщить, что настроения в войсках откровенно упаднические. Да, мы пока держим свои позиции, но, боюсь, это ненадолго. Войска чувствуют, что страна буквально раскалывается на части, и, поверьте, панове, это не придает им сил. Фактически, органы власти не функционируют. Если срочно не принять мер, мы потеряем и войско, и родину!
