— Я в порядке, — отказался Нил.
— Эх, — протянул Ваймак, не поднимая взгляда. Нил быстро собрал весь мусор, оставшийся после завтрака, и почти дошел до мусорной корзины, когда тренер добавил: — Кстати, я собираюсь сделать тебя вице-капитаном в следующем году.
Сердце ёкнуло и комом застряло где-то в горле. Нил обернулся, чтобы посмотреть на тренера, но ему потребовалось время, чтобы снова обрести дар речи.
— Вы что?
— В конце концов, Дэн должна будет уйти, — пояснил Ваймак. — И ей понадобится замена.
— Но не я, — запротестовал Нил. — Лучше спросите Мэтта или Кевина.
— Талантливые игроки с бо́льшим опытом, — признал он, — но у них нет того, что нужно этой команде. Знаешь, почему я сделал Дэн капитаном? — Ваймак поднял взгляд на Нила и дождался, пока тот качнёт головой. — Увидев Её, я понял, что она сможет возглавить эту команду. Неважно, что о ней думали другие члены команды; неважно, что о ней писала пресса. Она сама отказалась признавать себя неудачницей, и поэтому же она отказалась признавать эту команду безнадёжной. Это именно то, что было мне нужно для того, чтобы поднять Лисов с колен. И, на самом деле, ты здесь единственный, кто сможет заменить Её. Разве ты не заметил? Они сплотились вокруг тебя. Это нечто особенное. Ты сам – нечто особенное.
— Вы даже не знаете, кто я.
— Чёрта с два. Ты – Нил Джостен, девятнадцатилетний новичок из Милпорта, штат Аризона. Родился тридцать первого марта, метр шестьдесят ростом, правша, играешь клюшкой третьей ростовки. Нападающий основного состава моих Лисов и самый многообещающий нападающий среди новичков первоклассных сборных. Нет, — отрезал Ваймак, повышая голос, когда Нил попытался перебить его. — Посмотри мне в глаза и ответь, важно ли для меня, кем ты был раньше, а?
Тренер наставил на него палец, а затем ударил им об стол.
— Для меня важно только, кто ты сейчас и кем ты можешь стать в будущем. Я не прошу тебя забыть своё прошлое, но предлагаю тебе пересилить его.
— Я не могу стать их капитаном, — честно признался Нил. — И не буду.
— Тут тебе не демократия, — качнул головой тренер. — И тебе не предлагают выбирать с чем соглашаться, а с чем нет. Здесь я создаю правила, а ты им подчиняешься. И тебе придётся смириться с таким раскладом. Ты нуждаешься в этом посте так же, как они нуждаются в тебе. Назови хоть одну вескую причину, почему ты пытаешься слиться?
— Я… — начал было Нил, но так и не смог выдавить из себя: «Я умираю». Он не мог сказать Ваймаку, что просто не проживёт достаточно долго, чтобы успеть занять эту должность. — Я должен идти.
Нил боялся, что тренер начнёт спорить, но тот сказал только:
— Увидимся в понедельник.
Нил думал, что дышать станет легче, когда он покинет стадион, но, ступив на тротуар, он почувствовал, что грудь по-прежнему сдавливает мёртвой хваткой. Он невидящим взглядом уставился на пустую парковку, сердце гулко колотилось в висках. От мысли о том, чтобы вернуться в Лисью башню и встретиться там с остальными, становилось только хуже, но ему некуда было больше идти. Нилу стоило бы сбежать и бежать до полного изнеможения, выжечь себя до основания, пока не останется сил, чтобы думать или чувствовать, но ноги словно приросли к тротуару. Может быть, они понимали, что если он сбежит сейчас, то уже не остановится.
Нил опустился на обочину, пытаясь прийти в сознание, но тревожные мысли продолжали мучительно роиться в голове. Он чувствовал себя буквально в шаге от безумия, а затем Эндрю неожиданно назвал его по имени и все мысли мгновенно замерли, поражённо стихли. Нил запоздало осознал, что он крепко вцепился в телефон, прижимая его к уху. Он не помнил, как вытащил мобильный из кармана или как решился на звонок. Нил отодвинул телефон от лица и нажал на кнопку, чтобы убедиться, не выдумал ли он всё это, но на дисплее высветилось имя Эндрю, а таймер показывал, что звонок идёт уже почти минуту.
Нил приложил телефон обратно к уху, но никак не мог подобрать подходящих слов, чтобы описать то острое, гнетущее чувство, которое сейчас буквально разрывало его изнутри. Через три месяца чемпионат подойдёт к концу. Через четыре он будет мёртв. Через пять Лисы вернутся сюда для летних тренировок с шестью новыми игроками. Теперь Нил мог сосчитать всё оставшееся у него время на пальцах одной руки. А на другой руке словно оставалось будущее, которому уже не суждено случиться: вице-капитан, капитан, национальная сборная. Нил не имел морального права оплакивать эти потерянные возможности. За этот год он получил больше, чем заслуживал; было бы эгоистично просить о большем.
Он должен быть благодарен за всё, что у него было, и ещё более благодарным за то, что теперь его смерть не останется незамеченной, она будет что-то значить. Он хотел утащить за собой и отца, и Морияму, чтобы им уже никогда не удалось оправиться от того, что он собирается рассказать. Это была справедливость, на которую он даже надеяться не мог, это была месть за смерть мамы. Он думал, это поможет смириться со своей участью, но ноющая боль и сосущая пустота снова поселились где-то в груди. Нил чувствовал, будто тонет.
Наконец Нил нашёл силы и голос для того, чтобы говорить, но всё, что он из себя выдавил, было:
— Забери меня со стадиона.
Эндрю не ответил, но тишина в трубке едва уловимо изменилась. Нил снова посмотрел на экран мобильного: таймер остановился на семьдесят второй секунде. Эндрю отключился. Нил отложил телефон и стал ждать.
От Лисьей башни до стадиона можно было доехать всего за пару минут, но у Миниярда на это ушло около пятнадцати. Он свернул на парковку, остановился в паре сантиметров от левой ноги Нила и даже не стал заглушать двигатель. Кевин молча замер на пассажирском, окинув Джостена каким-то хмурым, осуждающим взглядом. Когда Нил не сдвинулся с места, Эндрю вышел из машины и встал напротив.
Нил посмотрел на него снизу-вверх, изучая скучающее выражение лица и ожидая вопросов, которые, как он знал, не последуют. Подобная апатия должна была действовать на нервы, но каким-то образом она наоборот успокаивала. Абсолютная незаинтересованность Эндрю в его психологическом благополучии была именно тем, что притягивало Нила больше всего: осознание того, что Эндрю не вздрогнет и не отвернётся от него, неважно, какие демоны будут пожирать Нила живьём.
— Не хочу быть здесь, — выдавил он.
— Мы почти выехали на федеральную магистраль, — сказал Эндрю.
Самое равнодушное приглашение, какое Нил когда-либо получал, но сейчас ему было всё равно. Эндрю без колебаний вернулся за ним. И это была более чем достаточная причина, чтобы встать и пойти с ним. Нил залез на заднее сиденье позади пассажирского и уставился в окно. Кевин оглянулся на него, но ничего не сказал, и Эндрю тронулся прежде, чем дверь успела полностью захлопнуться.
Они не спрашивали у него, что случилось, поэтому Нил не задавал вопросов, почему они едут по восемьдесят пятому шоссе в направлении Атланты. Это были самые долгие два часа в жизни Нила, однако полная тишина и иллюзия побега из Пальметто помогли немного собраться с мыслями. К тому моменту, как они добрались до Алфаретты, он погрузился в состояние приятного безразличия. Отсутствие сна прошлой ночью давало о себе знать, и Нил позволил себе задремать. Он проснулся, когда у Эндрю зазвонил телефон, но тот взял трубку только чтобы сказать: «Нет». Через пару минут они подъехали к автосалону. Кевин вышел сразу после того, как Эндрю припарковался. Эндрю заглушил двигатель и бросил ключи на опустевшее пассажирское сиденье.
— Можешь выйти или можешь остаться здесь, — предложил Миниярд. — Это твои единственные варианты.
Бегство – не вариант, вот что он имел в виду. Эндрю знал, почему Нил позвал его.
— Я останусь.
Эндрю выбрался из машины, захлопнув за собой дверь. Нил проводил его взглядом до тех пор, пока он не исчез за парадными дверями в поисках торгового представителя, а затем закрыл глаза и снова провалился в сон. Когда Нил проснулся, рядом с арендованными автомобилем уже стоял чёрный металлический зверь. Джостен разбирался в машинах всё так же плохо, как и в начале года, но каждый изгиб нового авто казался вызывающе дорогим. Нил предположил, что Эндрю совершил эту покупку с той же целью, с какой совершил предыдущую: просто выбрал машину, которая ударит по кошельку сильнее всего. Это была пугающе странная причуда для человека, который утверждал, что не привязывается к материальным вещам.
