Глава 9
Когда уже после занятий сбегала с крыльца учебного корпуса — снова заметила Сокольского и Анисимову. Оба стояли возле машины парня и ворковали. Точнее, красотка Анисимова ворковала, поправляя белоснежными пальчиками смоляные пряди на плечах модной шубки, а Сокол позволял девушке расточать на него флюиды. Улыбался кривенько и довольно. На секунду нахмурился, когда меня увидел, и отвернулся.
Ну, конечно! Я с пониманием хмыкнула, отводя взгляд — тайна же! И потопала себе ровным шагом мимо парочки на работу в кафе, размахивая сумкой и разглядывая птичек на ветках. А потом и побежала вприпрыжку к автобусу.
— Э-э-эй! Меня подождите!
Часов в шесть вечера раздался звонок — в баре сидели первые посетители, Тимур привычно выговаривал Райке за опоздание, а мы с Сашкой усердно и до скрипа натирали бокалы, дружно заполняя последними дубовую барную стойку-держатель, когда на экране моего смартфона высветился номер Сокольского.
— Алло. Чиж, ты?
— Я, Сокол. Птичий рядовой Чижик у телефона.
— Смешно, — ровным тоном отозвался парень. — Ерничаешь?
— Вообще-то работаю, — уточнила. — А что?
— До скольки? Хочу знать.
В голову сразу полезли странного толка мысли, будоражащие девичье воображение. А чего это он интересуется?
— Сегодня закончу не очень поздно. Думаю, к девяти освобожусь. — И снова повторила: — А что?
— Задержаться сможешь? Ты просила предупредить при случае. Предупреждаю. Задержись, Чиж, очень надо.
Тьху ты! Улыбка сама собой потухла. И чего я, спрашивается, вообще ощерилась? Но уговор есть уговор, сама предложила. Да и понимать нужно: взрослый парень, я тоже не детский сад, чтобы мне на пальцах объяснять зачем надо.
— Хорошо, — согласилась. — Только недолго, Сокольский. На улице холодно! — заметила парню на всякий случай, а то вдруг он из своей машины не вылезает. Морозец за окном как раз крепчал, и мерзнуть под подъездом совсем не хотелось.
— Отлично. Долго и не понадобится, — успокоил Сокольский. — В начале десятого буду в квартире, минут двадцать накинь на прогулку, и можешь топать домой.
И отключился, а я представила, как томно и пылко ждет встречи с Соколом знающая себе цену Лерочка. Небось стоит с плойкой у зеркала, поплевывая на реснички, красотка разэтакая!
Рабочий день в «Маракане» прошел спокойно, посетителей было немного, и мы с Райкой даже успели посмеяться над новой порцией анекдотов, которыми как всегда щедро сыпал Сашка. Сегодня на бармене была черная футболка с черепом на груди, татуировка на предплечье выгодно подчеркивала тугие мускулы, и новая стрижка с наголо бритыми висками заставляла Райку просто исходить вздохами, и виснуть на моем плече, прожигая парня взглядом.
— Ой, Фанька, какой же он все-таки классный — Сашка! Так бы и съела! Третий год вместе работаем, а я, считай, ничего о нем не знаю. Один раз только поцеловались по пьянке, а потом он сделал вид, что ничего не помнит. Не знаешь почему?
Почему Сашка отморозился, я, конечно, точно не знала, но догадаться могла. Райка была девушка симпатичная, с округлыми формами, которые ни от кого не прятала, но обидчивая и жуткая собственница. Дай ей парень малейшую надежду на продолжение поцелуя — тут бы и закончились его спокойные дни в баре и холостяцкая жизнь. Так что Санчеса (как бармена называли его друзья), я понять могла. Но девушке посочувствовала — женская солидарность, знаете ли, это сила. Повздыхала заодно с Райкой, попускала на Сашку слюнки, и, сдав Тимуру свою кассу, без пяти минут девять потопала с копеечной зарплатой домой.
Морозец на улице не только окреп, он вздумал кусаться. Я пропыхтела паровозом мимо остановки, спрятав нос в шарф, с опаской оглядываясь по сторонам, пропыхтела мимо еще одной, прежде чем, наконец, села в автобус. Доехав до переулка Федосеева, сошла, и заскочила в супермаркет. На три копейки, что лежали в кошельке, не очень-то разгуляешься и, походив, побродив между торговыми прилавками, решила прикупить к позднему ужину пачку пельменей и шоколадку (ха! что еще надо человеку для счастья-то?). А прикупив, направилась к дому Сокольского. Села, выдохнув облачко пара, на скамейку у детской площадки, прижала покупки к груди и стала ждать.
Машина Сокола стояла у подъезда, в комнате было темно, но в окне кухни горел мягкий боковой свет. На силу воображения я никогда не жаловалась и тут же живо себе представила кухонный гарнитур, чашку, фикус на подоконнике, горячий чай с молоком, и тихо бубнящий спортивными новостями телевизор, развлекающий своих жильцов из комнаты…
Минута, две, десять… Я посмотрела на часы… Уже прошло на десять минут больше отведенного мне времени, парень не перезвонил, и я с чистой совестью потопала к подъезду. Холодно же сидеть на лавочке!
Проскочив мимо Мюллера, что торчала в окне, как постовой у Биг-Бена, юркнула к лифту и поднялась на нужный этаж. Подойдя к знакомой квартире, потопталась на коврике, и приложила ухо к двери. Как опытный врач стетоскопом поискала лучшую слышимость.
За дверью было тихо, и я не на шутку испугалась — заснули они там, что ли? Если так, то мне не позавидуешь. Мысль о ночлеге на улице вмиг прогнала смущение и страх, и я позвонила. Мы так не договаривались! Никто не ответил — точно уснули, и я уверенно нажала на кнопку звонка еще раз. Что я им тут индюк на морозе жир сгонять? Да я сейчас вообще как возьму и сама открою! Своими ключами! А лучше — ногой!
Но дверь открыл Сокольский — взъерошенный и злой.
— Ну что, успели? — шепотом спросила, прижимая сумку с пельменями к груди, постукивая озябшими в сапогах пятками друг о друга. — Уже полчаса прошло!
— Успели, — огрызнулся взлохмаченный Сокол.
— Вот и хорошо! — я занесла ногу над порогом.
— Успели бы, твою мать, если бы ты не пришла!
Чего? Это что же, прозвучал намек типа топать гулять дальше?!
— В смысле? — что-то я в последнее время совсем несообразительная стала, особенно в разговоре с важными птицами. — Тебе что, пару секунд не хватило, что ли? — спросила участливо, поправляя сползшую на глаза шапку. — Времени же было вагон!
— Я тебе что, Чиж, машина, чтобы в семь секунд разогнаться? — возмутился Сокол. Говорили мы с ним шепотом. — Мне настроиться нужно, ясно?
Вот это признание. Даже смешно стало.
— Ой, не смеши, — я заулыбалась от уха до уха. Захихикала, глядя на хмурого парня, отстукивая зубами чечетку от холода. — Тоже мне пианист! Еще скажи, гы-гы, нотную партию разучить! А может ты этот, как его — виолончелист? И забыл струны канифолью смазать? Чему там настраиваться-то, Сокольский? У тебя же все на одно лицо. Чпок-чпок и готово! Ай!
Меня тут же схватили за капюшон и вздернули. Неласково. Ну, все, доигралась, Фанька! Сейчас убьет! А если не убьет, так выгонит к чертям собачьим и куда я пойду на ночь глядя?
— Ой, Артем, извини! Там просто холодно, и я замерзла, — проканючила. Даже шапку поправлять не стала, что сползла на глаза. — Ты что, раньше не мог со своей Анисимовой встретиться? Так не честно!
— Чпок-чпок?! — Сокол притянул меня ближе. Встряхнул слегка, сдернув шапку на затылок. — Я тебе что, Чиж, штопор для винных бутылок? Совсем страх потеряла?!
— Так ты же сам сказал… — промямлила.
— Ты тоже сказала — соображай, помнишь? Соображай, Чиж, когда надо! Нам с тобой еще жить вместе!
— Не вместе, а у тебя, — нагло возразила, встречаясь взглядом с серыми глазами. — Видишь, я запомнила.
— Что там? — неожиданно задал вопрос Сокольский, показывая подбородком на сумку, но я поняла.
— Пельмени. Если честно — первый сорт.
Сокол скривил губы, а я возмутилась. Развела руками, чуть не выронив сумку:
— Ну, извини, на высший не хватило! Я же большую пачку покупала, для крокодила! И вообще, я тебе что, йог в десять вечера готовить? Лопай молча и спасибо скажи!
И надула губы, чтобы знал, что я свое время тоже весьма ценю и уважаю.
