— Так избавься от неё и поймай нормальную нечисть, — жёстко посоветовал рыжий.
Я даже рыться в неаппетитной гадости, что здесь звалась кашей, прекратила. Поиски кусочков мяса приостановила, чтобы опасливо глянуть на хозяина.
Встретившись с ним взглядом, прижала ушки, поджала лапки и впервые в жизни пожалела, что у меня нет длинного и пушистого хвоста, чтобы и его поджать.
Впрочем, положительного эффекта все равно добилась и с чистой совестью вернулась к раскопкам, злорадно глянув на рыжего.
— Жалко, — признался Илистар, погладив меня по голове. Я поощрительно мурлыкнула, вызвав мимолетную улыбку.
— Я хорошая, умная и полезная, — обнюхав кусочек мяса, брезгливо бросила его обратно в тарелку, — а это не очень свежий арлок. Гадость несъедобная.
Арлоки больше всего были похожи на больших крыс с гибким, лысым хвостом, заканчивающимся длинным шипом. Связываться с ними было себе дороже.
Жесткое, безвкусное мясо и бесполезная шкура не стоили риска быть обездвиженным и сожранным заживо. И тот, кто готовил эту бурду, точно не рисковал, использовав при готовке тушу давно умершей и, кажется, даже немного разложившейся нечисти.
— Когда-нибудь твоя доброта тебя погубит, — констатировал рыжий, брезгливо оставив тарелку в сторону.
— Со мной не пропадет, — самоуверенно заверила я тощего пессимиста, погладив по руке своего драгоценного хозяина, и уверенно сообщила, преданно заглядывая в синие глаза, — мы поладим.
Глава вторая. Обживательная
— Эээм, хазяин, а ты правда здесь живёшь? Четвёртый год живёшь и живой ещё? — опора подо мной зашевелилась, Илис пожал плечами. А я, потыкав его лапкой в щеку, сокрушенно призналась: — В лесу было лучше.
Вспомнила холодные, мокрые дожди, что с силой пробивались сквозь листву, доставая до почвы даже под самыми ветвистыми и лиственными деревьями. Вспомнила запах сырости и гниения, и вечно мокрые лапы, и соврала с чистым сердцем:
— В лесу было уютнее.
Ночи, полные подозрительных звуков и голодного воя опасных хищников, вылились в моё привередливое:
— В лесу было спокойнее.
И притопнув задней лапой, безапелляционно заявила:
— И пахло приятно.
В коридорах огромного замка, что волей судьбы и щедростью хозяина, добрые триста лет назад превратился в военную академию, гулял сквозняк, принося с собой густой запах браги, разбавленный иногда едкими ароматами бальзамического состава и пота.
Жуткая смесь.
— Это крыло мужского общежития. Здесь плохо, неуютно и постоянно чем-нибудь воняет, — хозяин мне достался жестокий, не чувствующий тонкую, женскую натуру.
И тут совсем не важно, что моя тонкая натура в особенно голодные годы не брезговала падалью и объедками. И пару раз даже пыталась умыкнуть детёнышей из плохо охраняемых норок.
Я была поражена в самое сердце, но последней каплей стало уверенное:
— Со временем привыкнешь, — сопровождаемое небрежным похлопыванием по голове.
— А сколько тебе тут учиться осталось? — мой унылый вопрос вызвал негромкий смешок.
— Полтора года. У тебя будет много времени, чтобы обжиться, ушастая.
— Хватит звать меня ушастой! — прижав уши к голове лапками, я угрожающе клацнула зубами на потянувшуюся ко мне руку. Илис решил вновь потрепать меня по голове.
— Имени у тебя нет, — напомнил он, не убоявшись моих зубов и все же растрепав шерстку, — и как мне тебя звать, ты не знаешь.
— Ушастая мне не нравится.
Из-за двери, мимо которой мы проходили, раздалось приглушенное «БАБАХ!», потянуло паленой шерстью. Илис хмыкнул и никак не прокомментировал это происшествие.
А я только сильнее вцепилась когтями в его куртку.
Возвращение с практики выдалось изматывающим. Сначала мой слишком самоуверенный хозяин полчаса препирался с лекарем, требуя, чтобы его отпустили на свободу. Потом, все оставшееся время до отправки в родную академию, выслушивал сочувственные речи однокурсников, что жалели его такого бедного, насильно мною озадаченного, и предлагали по-тихому свернуть мне шею, раз он, такой жалостливый, не может. А потом найти тех, кто его мною одарил, и проделать с ними то же самое.
Сначала я пыталась покусать безмозглых советчиков, но хозяин не дал, потом просто шипела, изредка взрываясь низким, утробным рычанием, а под конец и вовсе отсиживалась за пазухой у посмеивающегося Илиса, не желая видеть мерзкие рожи его однокурсников.
Выбралась только когда мы оказались в академии. И тут тоже порадоваться было нечему.
Темно, холодно, гулко. Периодически кто-то орёт, воет, визжит и что-то где-то постоянно взрывается.
Спокойно, тихо и относительно уютно стало лишь когда мы оказались в комнате.
Небольшой, скудно обставленной, но чистой.
— Миленько, — спрыгнув на пол, я деловито обнюхала все углы, героически победила паука, решившего обустроиться со всеми удобствами в углу, между ножкой стола и стеной, и, пока Илис копался в шкафу, готовясь к походу в душ, успела попрыгать на кровати. На кровати не прыгалось. Твердая как доска, она не имела пружин и повторить трюк, что я изобразила в одном из номеров постоялого двора, в который забралась через окно на свет и вкусные запахи, у меня не получилось.
— Хазяин, нам нужна другая кровать!
— Зачем? — стягивая через голову рубашку, он не мог видеть, с каким озабоченным видом я тыкала лапой в тонкий матрас.
— На ней же невозможно спать! Это издевательство! Это не пе-да-го-гич-но, заставлять студентов спать на таких неудобных кон-струк-ци-ях…наверное, — многие слова и речевые обороты я выучила подслушивая разговоры, ещё когда жила в городе. И о значении некоторых из них имела довольно смутное представление.
— Можешь на ней не спать, — великодушно разрешили мне.
— Но как же? — спрыгнув на пол, я деловито подошла к полуголому двухметровому мужику, не чувствуя угрозы. — Где я тогда буду спать?
— На полу, — предложил он и уронил мне на голову свою грязную, пропахшую потом и дымом рубашку. Мне бы стоило помнить, что большой — не всегда умный, а чаще всего очень даже дурак. Вот как мой хозяин, например. Он вроде бы хороший и за целый день я смогла убедиться в том, что быть чьей-то намного лучше, чем быть ничейной, но порой так его покусать хочется.
Я замерла, тихо прошипев:
— Сними ее.
Со мной случались неприятности и похуже грязной мужской рубашки, но это было раньше. До того как у меня появился хозяин, и билет в новую, сытную и спокойную жизнь.
А тут раз и грязная, вонючая тряпка на голове.
— Скоро вернусь. Не скучай, — проигнорировав моё требование, он собрал все необходимое и ушёл, закрыв за собой дверь.
Он ушёл мыться, а меня оставил одну в незнакомой комнате, на полу, под этим.
Шансов на спасение у рубашки не было.
Забыв про брезгливость, я растерзала её, превратив в половую тряпку, а в завершение ещё и сделала
