– Угу.
– Вот и я решила: не буду огонь на себя брать. Приедем, чайку попьем. Вик, мне ж уже двадцать. Как думаешь, родители не прибьют меня?
– Думаю, вам обоим конец, – проглотив спазм, выдавила Вика.
– Во-во, – Ольга даже не обиделась. – А потом его предки. Ну, этого я особо не боюсь. Пусть Андрей париться. Хотя не похоже, что его интересует мнение родителей. Конечно, ему ж двадцать семь, давно пора остепениться. Что с ними будет самое страшное? Не понравлюсь им?
– Нет, самое страшное – если, наоборот, понравишься. Говорят, свекровь может свести с ума болтовней, – таинственно-загробным голосом ответила Вика, и добавила, вкладывая в голос всю бодрость, на которую была способна: – особенно тебя – любительницу предоставить свои уши каждому страждущему. «Мини нас больше всех печалей и барский гнев и барская любовь», – закончила она цитатой.
– Ну, это меня сейчас не пугает. Андрей позовет нас всех в ресторан и представит меня. Скажет про загс.
– Не боишься лопнуть от завтрашних обедов? – усмехнулась Вика.
– Боюсь. Вдруг стошнит.
– А тебя уже мутит? – Вика встрепенулась.
– Ни разу еще. Ничего особенного не чувствую. Но, наверное, надо на учёт пойти встать, как думаешь?
– Думаю, надо. К бесплатному доктору пойдешь?
– Конечно. К какому же ещё?
– Не сомневаюсь, что у Зуева деньги есть. – «Уж ему Ярослав отплатил, когда квартиры у меня отобрали».
– Как-то стрёмно спрашивать.
– Вы будете кого-нибудь звать на свадьбу? Или неторжественную церемонию выберете?
– А что, есть неторжественные?
– Да, есть выездная, как моя была. Помнишь, служащую загса привозили в усадьбу. Есть пышная церемония. В большом зале, с музыкой, местом для гостей и бла-бла-бла. А можно по-простому, как нам говорили. В маленькой комнатке, у вас заберут паспорта, поставят штампы и гуляйте.
– Вот это наш вариант. Можно, наверное, и в джинсах прийти.
– В джинсах можно и на торжественную прийти. Ты платье не хочешь?
– Да нет, хочу. Но сама на него пока не заработала, Андрей мне его не купит, а родители – тем более. – Ольга ещё несколько раз рассказала о прошедшем вечере, о том, что они с Андреем даже решили не говорить родителям о беременности, о своих волнениях. Ольга ни за что не хотела расписываться в мае – «всю жизнь маяться» – и до июня боялась терпеть – не хотела топать в загс с животом. Из-за этого очень переживала. Вика поддакивала. Это был, чуть ли не первый разговор за всю историю их дружбы, когда Ольга говорила больше Вики.
Они распрощались ближе к рассвету.
Вика больше не спала в ту ночь. Когда взошла заря, и на востоке из-за темных сосен показалось солнце, она встала со смятой постели и, сев на стул у окна, опустила усталую голову на руки, устремив взгляд на еще заснеженный двор. Вокруг стояла тишина, все было такое морозное, туманное, но вместе с тем и чистое. Рассвет не принес успокоения её исстрадавшемуся сердцу. Тревожные мысли не покидали и весь день. Она старалась не думать о жизни, вполне возможно зародившейся в ней, но что бы она не делала в висках стучало: «Ребенок! Ребенок!»
Вечером позвонила Ольга. Она была рада, нервна и встревожена. Заявление у них приняли на восемнадцатое апреля. Встреча с родителями прошла успешно. Андрей показался отцу серьезным и неглупым будущим зятем. Мама, конечно, охнула: «не слишком ли рано?» и «не слишком ли взрослый?», на что Вика с горечью подумала: «жаль, что меня никто не предупредил, что разница в десять лет может быть смертельной».
С родителями жениха не возникло проблем. Кажется, мама Андрея давно мечтала о невестке и даже о внуках.
– Вы им сказали про ребенка? – спросила Вика. У неё никак не поворачивался язык рассказать Ольге о своих подозрениях.
– Нет! Ты же знаешь, как это бывает: только чиркни – огонь пробежится по всему городу, и не успею я стать счастливой женой, как отец пристрелит моего суженного. Как думаешь, родители до сих пор верят, что я девственница?
– Твои – да.
– Вот черт! Не будет проблем, когда я рожу через семь месяцев после свадьбы?
– Будут, это точно. Но я не тот человек, который будет горевать о дыре в голове твоего жениха.
– Да, пожалуй, я тоже в таком случае буду иметь причину для жалоб на жизнь. Слушай, ещё одна потрясная новость. Моя мама настаивала на настоящей свадьбе, и Андрей сказал: «Конечно, это даже не обсуждается». Представляешь? Обещал все расходы взять на себя. У меня будет настоящая свадьба!
Вика попыталась, но так и не смогла выдавить из себя радостного восклицания.
Глава 20. Братья.
Глядит не наглядится,
Не сводит круглых глаз
И, гордые орлицы,
Не замечает вас!
Ю.В. Друнина
Минутная стрелка часов добралась до цифры девять, а часовая почти замерла на восьми, когда Дима открыл глаза и прислушался: не показался ли внизу голос Ярослава? Уже некоторое время в нем зрела, как тыква в огороде, необходимость поговорить с братом. Не показался! Дима вскочил, торопливо натянул майку и брюки, схватил носки из комода и вылетел из спальни.
Дело, конечно, касалось Вики.
Он частенько задавал себе вопрос, кем она была для него, но и сам не находил ответа. Она казалась чем-то средним между сестрой и экзотическим животным, вывезенным из родных краев. Он был поражен силой её духа, с удивлением смотрел в глаза цвета космической бездны. Несмотря на всё случившееся, они были прежними, такими же нежными, яркими и пытливыми, как в день их нечаянного знакомства. Если, конечно, не считать редких секунд, когда в глубине зрачков проскальзывало что-то, что он мог назвать только словом «отчаяние». Было жалко её, как жалко беспризорного ребенка, просящего подаяние в переходе, котенка, выброшенного на мороз хозяевами-живодерами, птицу с перебитым крылом, кричащую вслед улетающей стае. Жалко. Маленькая глупышка! Зачем она строила из себя мужественного солдата, когда в её ситуации было бы проще заливаться слезами!?
В первый раз он поехал к ней без какой-либо особой цели, просто посмотреть на местечко, где Вика нашла приют. Даже не рассчитывал застать её. Дима улыбнулся, припомнив запачканное сажей лицо. Подоспел он тогда вовремя. А потом так и покатилось. С ней было легко и приятно, грустно и весело, спокойно. Главное, всегда комфортно. Такое чувство, что одно ее присутствие делало людей счастливее. Стоило Вике появиться, и мир оживал. Казалось странным, если кто-то не замечал этого. Ярослав, например…
Не замечал или делал вид, что не замечает.
Порой кулаки чесались поколотить его за слепоту. За бездушный фанатизм. За безразличие. За жестокость.
Вика ведь едва сводила концы с концами. Особенно вначале. Он, Дима, это видел воочию. Он пытался ей помочь. Пытался и деньги подсунуть, и продукты привозить. У него были грандиозные планы пристроить её на непыльную, но хорошо оплачиваемую работу. Нет же! Она посмотрела на него с таким замораживающим презрением, что мгновенно отбила охоту соваться с подачками.
Как мог Ярослав вообще ничего ей не оставить? Настолько ничего, что приходилось думать о хлебе! Неужели развод не был достаточным позором? Что творилось у главы семейства в голове? Врезать бы по ней как следует, чтобы шарики вышли из-за роликов!
Да и сам тоже хорош! Почему, ну почему вовремя не открыл Вике глаза? Дима миллион раз задавал себе этот вопрос. Ведь мог предотвратить катастрофу! Нет, как идиот подумал, будто Ярослав влюбился в неё! Возомнил, что он не захочет с ней расстаться. Ведь как Ярослав смотрел на Вику! Можно было разве представить, что это только игра? Конечно, брат с ней изменился, стал особенно внимательным, подчеркнуто пристрастным. Но не только это заметил он тогда. Брат превратился в злого собственника. Он, как волк вокруг добычи, кружил около Вики, не давая ни единому взгляду прикоснуться к ней. Он не оставлял шансов другим, превратился в настоящего сторожа. Разве можно было представить, что это фарс? Блин, какой же он наивный чукотский парень! Не зря мать смеялась, что он романтик!
