Хозяин появился через пять минут. Красный и потный от жара печей, одетый только в толстый кожаный фартук, короткую кожаную безрукавку и штаны. Он перебросился парой слов с охранниками, а затем неторопливо подошел к Акиму.
— Кто ты и зачем хотел меня видеть?
Аким попытался максимально спесиво выпятить нижнюю губу и протянул хозяину бумагу, выданную ему Тимофеем. Из нее следовало, что он железных дел мастер Станислав из Быдгоща, целых три года отработал в мастерской мастера Каннингема в Глостере, и тот его весьма хвалит.
— Я только сегодня приехал в город, хозяин, и узнал в таверне, что ты ищешь себе работника.
Наступил самый важный момент. Тимофей отчего-то был уверен, что хозяин завода будет непременно испытывать нужду в работниках. И, если Аким ему глянется, непременно его наймет.
— Хм, да, ищу… — Хозяин внимательно просмотрел бумаги Акима, несколько раз попытался прочитать название города, из которого он якобы происходил, а затем все-таки бросил это бесполезное занятие и поднял взгляд на стоящего перед ним потенциального работника. — Я лишился двоих помощников плавильщиков. Один сломал руку в пьяной драке, в трактире, но этот еще, может быть, поправится, а вот другого обожгло. И он уже не работник. А что ты умеешь де…
— А что здесь делают эти чумазые дикари? — прервал его Аким, как это и было уговорено с Тимофеем. — Это же московиты, не так ли?
Рот хозяина расплылся в стороны, являя миру презрительную улыбку.
— Да, ты прав, это московиты. А ты их тоже не любишь?
Аким презрительно фыркнул:
— Кто может любить московитов? Это воры и разбойники, место которым только в своих лесах…
Хозяин довольно хмыкнул.
— Да, ты прав. Откуда ты?
— Из Быдгоща. Это город в Речи Посполитой. Московиты живут рядом с нами, и мы их неоднократно били.
Хозяин рассмеялся:
— Отлично! Ты принят.
— Только, хозяин, я никогда не работал на таких больших плавильнях, я вообще больше кузнец, чем…
— Чепуха, — кивнул хозяин, — я тебя научу. Главное, ты правильно видишь жизнь!
И уже на следующий день Аким вошел в приоткрытые ворота одного из сараев, где были спрятаны плавильные печи… Как выяснилось, там были не только плавильни. Печи занимали только дальнюю часть огромного сарая и почему-то имели по две трубы. Чуть ближе к входу располагалось несколько вполне обычных кузнечных горнов, а между ними были установлены валки, на которых у них на заводце в Белкино протягивалась жесть, только намного больше и массивнее.
— Вот, Питер, твой новый помощник, — представил его хозяин дюжему мужику лет сорока. — Сегодня он просто посмотрит, а потом поможет Финли проковать крицы, поскольку Дик сегодня не вышел. Вчера слишком сильно гульнул на крестинах племянника. Заодно посмотрим, что он за кузнец. А завтра, если оправдает доверие, уже забирай его себе совсем.
— А он не московит, хозяин? — с подозрением глядя на Акима, спросил Питер. Похоже, нелюбовь к московитам здесь была повальной.
— Нет, — хозяин расплылся в улыбке, — он тоже не любит московитов. Его страна не раз с ними воевала и все время их била.
— Ну тогда ладно… — успокоился плавильщик и кивнул Акиму. — Пошли за мной.
В плавильню как раз загружали чугун. Аким подошел поближе и удивленно покачал головой.
— Что, никогда не видел таких плавилен? — ухмыльнулся Питер.
— Нет… У вас же уголь сложен совсем отдельно от чугуна, вон там, внизу.
— Ну да, — гордо заявил Питер, — видишь, — он поднял кусок угля, — это не древесный уголь, а тот, что добывают из земли. У нас в Южном Йоркшире. Он горит куда жарче древесного, но загрязняет железо серой. Поэтому в нашей плавильне он горит в печи отдельно от чугуна. За стенкой.
Аким восхищенно цокнул языком. Как они все хитро придумали! Действительно, этот завод оказался просто кладезем секретов…
Когда печь разгорелась и чугун расплавился и растекся по ванне, Питер подхватил длинную и массивную железную палку с крюком на конце и, раскрыв отверстие, через которое в плавильню загружался чугун, принялся мешать ею расплав, будто хозяйка похлебку. Аким молча смотрел. Питер вытащил из плавильни свою палку и бросил взгляд на Акима. Тот снова восхищенно цокнул языком и показал плавильщику большой палец. Питер расплылся в улыбке…
Плавка шла довольно долго. Питер еще несколько раз перемешивал расплав, добавлял туда какую-то влажную массу и даже песок. Ну вроде… Во всяком случае, то, что он добавлял, было очень похоже на обычный песок. А Аким, у которого на сердце уже стало тревожно от того, что он явно погружался в новую тайну, автоматически фиксировал и запоминал все, самые малейшие детали — сколько этой влажной массы набирал в лопату Питер, как он ее кидал, в какое место расплава, сухим или влажным был песок. Все это предстояло еще понять и осмыслить, как и узнать состав той влажной массы, что Питер кидал в печь, но это позже…
Наконец плавка закончилась. Питер разделил получившуюся массу, уже слегка остывшую и потому ставшую вязкой и тягучей, на четыре части, после чего ловко выдернул их из плавильни.
— Давай бегом к кузнецу! — рявкнул он, и Аким быстро бросился куда сказали…
Кузнец быстро приварил к одной из этих криц железный стержень и принялся проковывать ее в длинную колбаску толщиной в пару вершков, а длиной немного меньше аршина. Аким жадно наблюдал за ним, и уже остальные они с кузнецом проковывали на пару. Первую же в этот момент протягивали через жутко скрипящие осью водяного привода валки. А затем, когда протянули, бросили в горн, и один из помощников кузнеца остервенело заработал мехами. Для чего — Акиму стало ясно после того, как через валки прошла последняя «колбаска». Кузнец, не останавливаясь, ухватился клещами за первую из получившихся полос, которая благодаря своему нахождению в горне не только не остыла, но и даже снова набрала жар, и, бросив ее на наковальню, сразу же наложил на нее другую.
— Чего стоишь?! — заорал он на Акима. — Не спи, тащи третью!
Когда все четыре полосы оказались наложены друг на друга и слегка прокованы, по знаку кузнеца к ним подскочили два помощника, и они все вместе, вчетвером, подтащили получившуюся массивную заготовку к валкам. А Питер в этот момент уже закончил снова загружать плавильню…
Вечером Аким долго лежал без сна, вертя в голове весь увиденный процесс. Он пока еще не понял, для чего делаются кое-какие операции, не знал состава всех тех присадок, что кидали в плавильню во время плавки, но уже начинал потихоньку представлять себе весь процесс. Умение видеть и понимать, что происходит с металлом, которое тогда буквально снизошло на него в кузне отца, после того как он отковал свой первый топор, за эти годы никуда не делось. Оно только еще сильнее развилось и сейчас помогало ему понимать многое из того, что ему здесь никто и не собирался объяснять.
— Эй… паныч, — вдруг послышался шепот из-за стенки. Причем шептали по-русски.
Аким встрепенулся. Он наплел хозяину, что совсем издержался, и тот разрешил ему переночевать здесь, в том самом сарае, где он сегодня работал. А с другой стороны этой стены на куче угля под навесом ночевали остальные русские.
— Я не паныч, — зашептал он в ответ. — Я тоже русский, Акимом зовут, и… вы уж простите, братцы, что я так. Иначе со мной тут и разговаривать не стали бы.
— Ничто, Аким, — отозвались из-за стены. — Ты ничего, не замай. Делай чего надо. Уж больно нам хоца этого гада-хозяина обдурить. А то он, гад, нас совсем загонял. Мы уж и уйти хотели, а он сказал, что раз московиты у него его секрет вызнать хотели, то мы теперь на него до самой гробовой доски работать должны. А ежели мы только уйти вздумаем, то он нас быстро бейлифу сдасть. Вот мы и маемся, нешто каторжане какие. А он, гад, денег нам не платит и еще кормит как собак, чего если бросит, то и едим…
Так прошел месяц. Аким работал на этой плавильне уже вполне самостоятельно. В принципе весь процесс был ему почти совершенно ясен. Кое-какие затруднения доставлял только состав шлака, который, предварительно увлажненный, закидывал в печь Питер. Но и его Аким уже в принципе прикинул, просто подсчитав, сколько и каких мешков привозили хозяину каждую неделю. Так что теоретически можно было бы и двигать обратно в Лондон, где доложиться Тимофею и спокойно дожидаться корабля на родину. Но Аким все никак не мог оторваться. У него в голове все время крутились разные мысли. Сталь-то здесь получалась да, добрая, и даже очень, но временами больно зернистая. И он все время напряженно размышлял над тем, как сделать ее более однородной. А кроме того, у него в голове бродили и еще кое-какие мысли…
