– Я не хотела бы лезть не в свое дело, но Кристиан и…
Я не знала, как ее называть.
– Я имею в виду мать Смита, она…
С понимающей улыбкой Кимберли прерывает мое невнятное бормотание.
– Роуз появилась много лет спустя. Кристиан всегда был единственным холостяком в этой компании. Однажды он поссорился с Кеном и улетел в Америку… Тогда-то Кристиан и встретил Роуз.
– Как долго они были женаты?
Вглядываюсь в лицо Кимберли, чтобы понять, не чувствует ли она неловкость. Я не хочу выглядеть навязчивой, но история этой компании по-настоящему меня захватывает. Надеюсь, что Кимберли уже достаточно хорошо меня знает, чтобы не удивляться, что я задаю столько вопросов.
– Всего два года. Они встречались несколько месяцев, а потом она заболела. – Ее голос надламывается, и она судорожно сглатывает. На глазах появляются слезы. – Он все равно на ней женился… По проходу в церкви отец вез ее… в инвалидной коляске. Он сам настоял на этом. На полпути его сменил Кристиан.
Ее рассказ прерывается рыданиями, и я тоже смахиваю слезы, которые катятся из моих глаз.
– Прости, – говорит она с виноватой улыбкой. – Я давно никому не рассказывала эту историю. Меня переполняют эмоции.
Она тянется через стол, вытаскивает из коробки несколько бумажных платков и протягивает мне один.
– Когда я думаю об этой истории, понимаю, что, кроме его блестящего ума, есть и еще кое-что. Он умеет по-настоящему любить.
Она смотрит на меня, а затем переводит взгляд на стопку конвертов.
– Черт! Я закапала их слезами! – восклицает она, быстро приходя в себя.
Мне не терпится расспросить ее о Роуз и Смите, о Кене и Триш, но я не хочу давить.
– Он любил Роуз, а она помогала ему залечивать раны, даже перед смертью. Всю жизнь он любил одну-единственную женщину. В конце концов это его и сломило.
Эта трогательная история только запутала меня еще больше. Что это за женщина, которую Кристиан любил всю жизнь? И почему после этого ему пришлось залечивать раны?
Кимберли высмаркивается и поднимает глаза. Оборачиваюсь и вижу в дверях Хардина. Он переводит взгляд с меня на Кимберли и обратно, пытаясь понять, что за сцена разворачивается на кухне.
– По-моему, я не вовремя, – говорит он.
Не могу не улыбнуться, представляя, как мы выглядим со стороны, беспричинно оплакивая две огромные стопки конвертов и открыток, которые лежат перед нами.
Волосы Хардина еще влажные после душа. Он только что побрился. В простой черной футболке и джинсах он выглядит великолепно. На ногах только носки. Он пристально смотрит на меня и беззвучно подзывает к себе. Иду и встаю рядом.
– Мне сегодня ждать вас к ужину? – спрашивает Кимберли.
– Да, – отвечаю я в ту же секунду, когда Хардин произносит «нет».
Ким смеется и качает головой.
– Напишите эсэмэс, когда до чего-нибудь договоритесь.
Несколько минут спустя, когда мы с Хардином уже стоим у выхода, из боковой комнаты появляется Кристиан с сияющей улыбкой.
– На улице холодно. Где твое пальто, малыш?
– Во-первых, мне не нужно пальто. Во-вторых, не называй меня малышом, – закатывает глаза Хардин.
Кристиан стаскивает с вешалки толстую темно-синюю куртку.
– Надень-ка. Она как обогреватель.
– Черт, нет же! – препирается Хардин, и я не могу сдержать смех.
– Не будь идиотом. На улице минус пять. Возможно, твоя дама захочет, чтобы ты ее согрел, – дразнит Кристиан.
Хардин оценивающе смотрит на мой толстый фиолетовый свитер, пальто и шапку в тон. Над шапкой он прикалывается с того момента, когда я впервые ее надела. Когда он увидел, как я катаюсь на коньках, я была так же одета, и он тогда над ней смеялся. Кое-что никогда не меняется.
– Ладно уж, – сдается Хардин и просовывает свои длинные руки в рукава.
Я не удивлена тем, что куртка ему идет. Даже массивные бронзовые пуговицы каким-то образом придают ему мужественности, подчеркивая простоту его стиля. В этих новых джинсах, от которых я без ума, черной футболке и черных ботинках, а теперь еще и в этой куртке он выглядит так, словно сошел со страниц модного журнала. Он может потрясающе выглядеть, не прилагая для этого никаких усилий, это несправедливо!
– Может, хватит пялиться?
Даже подпрыгиваю от неожиданности. Но Хардин награждает меня улыбкой и берет мою ладонь в свою теплую руку.
В эту секунду в фойе выбегают Кимберли и Смит.
– Подождите! – кричит она. – Смит хочет кое о чем попросить.
С нежной улыбкой она смотрит на своего будущего пасынка.
– Давай, милый.
Светловолосый мальчишка смотрит на прямо на Хардина.
– Можно мне сделать фотографию для школы?
– Что?
Хардин чуть бледнеет и смотрит на меня. Я знаю, как он к этому относится.
– Он делает что-то вроде коллажа. И сказал, что хочет твою фотографию, – объясняет Кимберли.
Умоляюще смотрю на Хардина. Не стоит отказывать в такой просьбе малышу, который прямо-таки боготворит его.
– Э-э-э, уверен? – Хардин поворачивается на пятках и смотрит на Смита. – Ладно… Можно Тессе тоже быть в кадре?
Смит пожимает плечами:
– Думаю, да.
Я улыбаюсь ему, но он, кажется, этого не замечает. Хардин бросает на меня взгляд в духе «я-нравлюсь-ему-больше-хотя-даже-не-стараюсь», и я толкаю его локтем. Стягиваю шапку и резинкой, которую снимаю с запястья, собираю волосы в хвост. Красота Хардина такая естественная и непринужденная; ему достаточно просто стоять в кадре, нахмурив брови. Он выглядит великолепно.
– Это быстро, – говорит Кимберли.
Хардин теснее прижимается ко мне и лениво обнимает за талию. Пытаюсь изобразить свою лучшую улыбку, а Хардин, напротив, слегка поджимает губы. Но я снова пихаю его в бок, и он расплывается в улыбке. Как раз вовремя, в момент, когда Кимберли щелкает камерой.
– Спасибо, – говорит она.
И я вижу, что она искренне рада.
– Пойдем, – командует Хардин.
Я киваю и, помахав Смиту, направляюсь к двери.
– Это так мило с твоей стороны.
– Ерунда, – отвечает он и целует меня в губы.
Я слышу щелчок и, оторвавшись от него, вижу Кимберли с камерой в руках. Хардин прячет лицо в моих волосах, и она делает еще один снимок.
– Ну хватит уже, – ворчит он и тянет меня за дверь. – Хватит с меня этой семейки с их фото и видео.
Он бурчит все время, пока я закрываю за собой дверь.
– Видео? – спрашиваю я.
– Забудь.
Воздух обжигающе холодный. Я быстро стаскиваю резинку с волос и снова натягиваю шапку.
– Для начала поменяем масло в твоей машине, – говорит Хардин, перекрывая свист ветра.
Роюсь в карманах пальто, чтобы найти ключ и передать ему, но он качает головой и показывает мне свою связку, на которой я без труда узнаю знакомый ключ с зеленой полосой.
– Ты не забрала его, когда вернула все подарки, – объясняет он.
– А… – В сознании всплывает воспоминание о том, как я оставила все свои ценности на подушке нашей кровати. – Я хотела бы забрать все это, если ты не возражаешь.
Хардин забирается в машину, не глядя на меня, и бормочет через плечо:
– Ммм, да… Само собой.
Когда мы оба оказываемся в машине, Хардин включает печку на максимум, берет мою ладонь и кладет мне на бедро. Его пальцы прокладывают дорожку по моему запястью, где раньше я всегда носила браслет.
– Мне не нравится, что ты оставила его там… Он должен быть здесь. – Хардин надавливает на мое запястье.
– Знаю. – Мой голос тише, чем шепот.
Я очень скучаю по своему браслету. И по электронной книге. И хочу забрать письмо, которое он мне написал, чтобы перечитывать его снова и снова.
– Может, ты мог бы привезти мне эти вещи, когда вернешься в следующие выходные? – спрашиваю я с надеждой.
– Да, конечно, – отвечает он, сосредоточившись на дороге.
– Зачем мы вообще едем менять масло? – спрашиваю я.
Длинная подъездная дорожка заканчивается, и мы поворачиваем на улицу.
– Потому что пора. – Он указывает на маленький стикер на лобовом стекле.
