Но единственное, на что ее хватило, это не разрыдаться при нем, грубо бросаясь в него колкими фразами и резкими выпадами, рвануть к себе в комнату, и только там, прислонившись к двери спиной, неслышно и негромко заплакать, надеясь на то, что он оставит ее в покое.
Уже тогда, окидывая комнату беглым взглядом, девушка понимала, что ненавидит это место. Блестящая, шикарно обставленная, богато убранная и дышащая большими деньгами, она вызывала в ней лишь тоску и отвращение. Тоску по тем годам, которые были для нее потеряны, и отвращение ко всему тому, что было связано с Антоном. Золотая клетка с жестоким надзирателем, из которой не было возможности вырваться.
Неужели он думал, что ее можно купить? Вот таким мелким, ничтожным способом, просто поселив в шикарной и богатой квартире? Он думал, что она польстится на богатство, кинется целовать ему колени и в порыве счастья начнет говорить, как рада тому, что теперь находится рядом с ним?!
Фыркнув сквозь слезы, Даша истерически рассмеялась. И почти презирала себя за проявленную против воли слабость. Ей не пристало… она не имеет права унижаться перед ним, показывая насколько ей больно слышать слова его злости, упреки, гадости. Нельзя. Не ей. Только не с ним.
А за дверью раздался еще один решительный стук, на который она, сменив молчание несдержанностью, ответила вполне решительным и твердым «Убирайся!». А потом, резко кинувшись к кровати, упала на нее.
Это было странное ощущение. Спать на шелковых простынях, в роскошной кровати из кедра, среди дорогой мебели, в окружении блеска и изящества. Всего того, о чем имела представление, лишь находясь в доме Леси или Паши. Вынужденная отныне существовать именно в таких условиях.
Но как же всё это противоречило тому, к чему она готовила себя! Не этого она ждала от Антона, совсем не этого. Маленькой комнатушки с убогой мебелью и небольшим оконцем, да… но не всего этого шика.
Но если бы кто-то спросил ее, нужно ли ей это восхитительное богатство, она бы рассмеялась, отметив, что все шестнадцать лет справлялась без него, порой перебиваясь тем, что достанется, а потому не питает к подобной изысканности слабости. У нее не было и желания жить среди всего этого великолепия, она была бы рада и отдельному углу в квартире дяди Олега. Если бы только ей там позволили остаться. Но Вересов был категорически против. Упрямый и твердолобый баран!
Зачем он портит жизнь ей и себе? Зачем?! Чего он этим хочется добиться, что и кому хочет доказать?! Она не требует от него ничего. Ровным счетом ничего не ждет уже много лет. Он потерял ее доверие, то хрупкое, кисейное доверие, которое она хотела ему предоставить четыре года назад. Но он обманул ее, ее надежды, растоптал иллюзорные представления о счастливой жизни, которым она позволила завладеть своим сознанием. Как она могла забыть, что не имела на это права. Даже на то, чтобы надеяться и верить, у нее тогда не было прав.
А сейчас?.. Она не будет надеяться, и верить ему больше не будет. Он не заслужил. После того, что было. После того, как обманул, предал, растоптав всё светлое в душе маленькой девочки, которая ждала от него чуда… ему нечего от нее ожидать, и ему теперь не на что надеяться. Она не предоставит ему и шанса на то, чтобы исправить содеянное. И не потому, что не захочет, она просто не сможет. Он потерял доверие.
Даша вознамерилась просто игнорировать его. Когда вчера направилась к Лесе, она твердо решила, что не позволит ему выводить себя из терпения. Он ненавидел ее апатию, холодность и отстраненность, он на дух не выносил игнорирования. И именно этим оружием она и собиралась его уничтожать.
Он сам выбрал такой путь, жаловаться ему было не на что.
— Может, папа поговорит с ним, — предложила Леся, — и ты переедешь к нам? Ведь сбросил же он тебя на эту грымзу четыре года назад!? — возмущенно воскликнула. — Так почему бы ему еще раз так не поступить?!
Даша отрицательно покачала головой, грустно улыбнувшись.
— Нет, он не позволит.
— Это еще почему? — нахмурилась Леся, вскочив с кресла. — Ему что, хочется держать на своей шее такой груз ответственности?! Совесть у него проснулась, что ли?!
— Я не знаю, что и кому он хочет доказать, — тихо ответила Даша, — но он не… не отпустит меня.
Леся громко фыркнула и вновь опустилась в кресло, закинув ногу на ногу.
— Вот еще, мать Тереза! Где он был, когда эта карга…?!
— Леся, — твердо перебила Даша, бросив на нее колкий взгляд. — Не надо ее вспоминать. Она того не стоит.
Скрестив руки на груди, Леся, смиренно вздохнув, согласилась.
— И то правда.
Вознамерившись не показываться на глаза Антону и проверить его реакцию на свое отсутствие в его доме, у Леси Даша оставалась до восьми вечера. Да, она сделала это нарочно, чтобы наказать его, позлить, вывести из себя — снова. В ее планы не входило приводить его в ярость, сначала она хотела лишь остыть, свыкнуться, поразмыслить, но потом… мысль о том, чтобы проучить его, внедрилась в ее мозг. И Даша направилась к Лесе. Остаться у нее девушка могла и на более долгий срок, сама Леся удерживала ее руками и ногами, да и Лесин папа, всегда относящийся к лучшей подруге дочери с симпатией и даже отеческой любовью, был тоже рад, но Даше нужно было позвонить Паше, чтобы сообщить, как у нее дела.
Он беспокоился о ней, она знала. С тех самых пор, как перебрался в Москву, он волновался, переживал за нее, пытался помочь и помогал, делал всё для того, что облегчить ее существование. Она долгое время стеснялась признаться ему в том, что происходит на самом деле, только потом, когда он, устав слушать ее очередную ложь, спросил напрямую, что творится вокруг нее, Даша созналась. И с того времени он всегда пытался оберегать ее. Иногда выходило, порой нет. Слишком гордая маленькая девочка, привыкшая за свою жизнь решать проблемы сама, ни на кого не надеясь и ни на чью помощь не рассчитывая, она и тогда оставалась верна себе, своим принципам и жизненным установкам.
Паша был тем человеком, который ее понимал. Он был таким же, как она. Наверное, он знал, что она что-то скрывает от него, не договаривает, не признается, таится, но никогда не давил и не настаивал, всегда защищая ее чувства от посягательств извне, даже если сам был «захватчиком» ее признаний.
А тогда, находясь у Леси, Даша почувствовала острую необходимость хотя бы услышать его голос. Он ее всегда успокаивал, вселял веру во что-то лучшее, светлое и доброе. И она ему верила.
— Паша, привет! — пророкотала она, когда ей мгновенно ответили.
— Егоза, — воскликнул он незамедлительно, — ты что, меня совсем не жалеешь? Не любишь?
Даша улыбнулась и, прикрыв глаза, с легкостью призналась:
— Люблю.
— Тогда почему не звонила? — с грустью выговорил он, будто обиженный ребенок. — Я тут извелся уже, пока ждал твоего звонка, — признался он. — Думал уже ехать к твоему Вересову разбираться!.. Как ты?
Воспоминания об Антоне заставили ее напрячься.
Как он там, интересно? Уже заметил ее отсутствие? Или даже внимания не обратил?..
— Я у Леси, — проговорила девушка, вздохнув, — она передает тебе пламенный привет и поцелуй.
Леся вскинула вверх тонкие бровки и улыбнулась.
— Даже так? — усмехнулся Паша. — Передавай и ей привет от меня. Обязательно пламенный.
— Обязательно, — согласилась Даша. — Паш, а ты… не можешь меня забрать? — опустив голову, она смущенно уставилась в окно. — Мы бы с тобой поговорили, заехали куда-нибудь… посидели…
Она знала, что Паша не будет против, но всегда отчего-то смущалась, заводя подобный разговор.
— К Лесе? — тут же оживился молодой человек. — Конечно, заеду. Когда?
Даша вновь улыбнулась. Добрый Пашка, он мог готов бросить все дела ради нее! Настоящий друг.
— Сейчас? Сможешь?.. — неуверенно проговорила она. — Я подождать могу, если что, понимаю, что у тебя…
— Егоза, — мягко перебил ее Павел. — Я приеду сейчас, — она почувствовала кожей его улыбку, будто он сидел напротив и касался ее ладонями. — Жди меня, и я вернусь. Договорились?
