— Товарищ майор, Воронин на связи, — снимая наушники и протягивая их мне, сообщил радист.
Пойдя я, надел наушники и выслушав захлёбывающуюся речь Воронина, усмехнулся. Приказав ему собирать трофеи и пленных и возвращаться, я вернул наушники радисту.
Посмотрев на вернувшегося с поля боя Маргелова, с повязкой на плече я, засмеявшись, сказал:
— Ну вот и у пехотного корпуса штаба теперь тоже нет.
— Получилось? — немного удивился подполковник. — Знаешь, а я сомневался. Нужно было пройти тридцать километров по забитым немцами дорогам и атаковать штаб корпуса.
— К этому времени большая часть моторизованых подразделений была снята и отправлена на поиски неуловимых, что побили их тылы. Немцы как озверевшие ищут нас, использовав все резервы что нужны тут. Спокойно он прошёл, тем более его сопровождали 'фельджандармы'. Сейчас обратно пойдёт… Другой дорогой, естественно… О, кстати, штабные машины к нам едут. Готов поспорить в одной из них комкор Титов.
Посмотрев на часы, я велел вызвать мне Шереметьева. Бои на передовой идут серьёзные. Немцы, упорно огрызаясь, отходили, давая нам возможность расширить кольцо прорыва, так что нужно было согласовать действия с капитаном. Терять попусту технику и людей атакуя позиции противника, я не хотел. И так ширина коридора уже была три километра.
25 мая 1942 года. 23 часа 07 минут, по московскому времени.
Белоруссия. Военный лагерь в одном из густых лесов Гомельской области.
Командир танкового батальона Герой Советского Союза капитан Шереметьев.
Капитан проснулся сам, никто его не будил и не издавал шума. Просто организм выспался. Он несколько секунд лежал, прислушиваясь к спящему лагерю. Тишиной то, что происходило на его территории, назвать было трудно. Нет, машины не ревели моторами, ни кто не кричал и не командовал. Лагерь именно спал, но храп, бормотание в бреду, изредка стоны всё-таки присутствовали. Было слышно, как хрустит под сапогами часового прошлогодня листва, да где-то неподалеку капала вода. Причём достаточно громко капала, на какую-то жестянку. На секунду задумавшись, Шереметьев припомнил, что помимо разнообразных автоприцепов была и бочка с водой для кухни и её как раз отцепили и поставили метрах в десяти от палатки где спал капитан со своим экипажем, и парнями из других подразделений. Палатка была большая, на двадцать человек.
Потянувшись, он сел и провёл рукой по лицу, стирая уходившую сонную одурь, понемногу приходя в себя. Собрав сапоги с портянками и тяжелый ремень с кобурой он стараясь никого не разбудить тихо вышел из палатки и, устроившись на самодельной скамейке, ранее бывшей бортом на грузовике что стоял неподалёку и, поставив сапоги рядом, задумался.
Офицер воевал уже не один месяц, десять ровным счётом, если считать те, что уходили на переформирование и пополнение. Когда их дивизию свели в бригаду, тогда тоже многое было удивительно и не понятно. Почем мы до сих пор отступаем и почему не прогоним врага с наших территорий. Но по мере набирания опыта приходило понимание, что война будет долгой, кровопролитной и с большими потерями, как в людях, так и в материальных ценностях. Потом война стал понятной, и можно сказать привычной. Их батальон был пополнен техникой и людьми. У кого в батальоне было около тридцати машин, да притом усовершенствованных КВ? Вот у него они были. Причём при пополнении удалось уровать шесть машин из десяти в свой батальон. Эти танки были особенными, для эксперимента конструкторами были увеличены башни, и установлены стодвадцатидвухмиллиметровые пушки. Танки эти не планировалось пускать в бой, а обкатав на полигоне определить их ценность. Однако как-то так получилось, что и эти машины оказались на платформах идущего в сторону фронта эшелона. У Шереметьева был именно такой танк, полюбившийся за полтора месяца. Очень много он на нём пережил. Вот и сейчас сидя на скамейке, он вспоминал своего железного друга, которого так любил и берёг весь экипаж.
Постепенно его мысли свернули на другое русло. Он вспомнил, как его батальон на днях подняли и отдали удивительный приказ, оставлять технику на месте базирования и грузиться на самолёты.
Потом полёт, встреча с удивительными людьми, теми, кто известен по эту сторону фронта как фроловцы. Парни были герои, это без сомнения. Крохотными силами взяли крепкий хорошо охраняемый город с немалыми трофеями, одни танки чего стоят. Потом знакомство со ставшей легендой не только у партизан и немцев, но и у всех фронтов, с майором М.(Фроловым).
Формирование бригады, тот переход по главному шоссе области, который он и его люди запомнили на всю жизнь как беспрецедентное по наглости и мужеству. Захват материальной ценности двух артиллерийских полков и наконец, деблокирование сходу кольца окружения.
Потом было ночная передача техники в руки танкистов-партизан. Фролов не солгал, их помощь действительно была нужна только для деблокирования кольца окружения. Потом когда подразделения партизан покинули так называемую партизанскую область и по нескольким дорогам стали уходить по зачищенной ими дороге в сторону фронта, и последовала эта процедура передачи танков. Капитан помнил того уставшего майора-танкиста что принимал машины обоих батальонов формируя из них полк. Он тогда ходил среди стоявшей на обочине дороги колонны машин и наблюдал, как его парни объясняли новым экипажам, какими детскими болезнями страдают та или иная машина, за это время ставшими им родными. Глядя на оборванных партизан, он первый стянул тогда с себя свой комбинезон-талисман, оставшись в форме офицера Красной армии со всеми полагающимися наградами на груди, и полевыми погонами на плечах. Комбинезон и шлемофон он подарил майору. Это вызвало волну обмена, парни батальона предавали свои комбинезоны и даже личное оружие партизанам, понимая, что оно им пригодится. Шереметьев этому не препятствовал, сам был инициатором всего этого. А оружие спишется, Батя поддержит.
Многие партизаны подходили к бойцам Шереметьева и, обнимая их, со слезами на глазах говорили, как они рады были их видеть. Некоторые с детским любопытством трогали невиданные ими ранее погоны, разглядывая награды. Все танкисты имели их при себе. Собирались в спешке, времени на сдачу просто не было. Да что это, у всех в карманах были личные удостоверения.
Передача танков длилась порядка полутора часов, наконец, батальон был построен одной колонной и последовал приказ танкистам, грузится в подъехавшие грузовики. Которые чуть позже соединились с основным составом мангруппы Фролова. Шереметьев тогда во время короткой остановки поинтересовался по какой причине не начато деблокирование второго кольца окружения и узнал что этого не требуется, окружённые партизаны были готовы к ночным баям и сами прорвали кольцо, уйдя за ночь от преследователей. Потом Фролов горько сказал, что госпитали и менсанбаты пришлось оставить на месте на волю нацистов. Другого выхода у них не было. Тяжелые остались с медперсоналом, легкораненые выходили сами.
Дальше колонна мангруппы двигалась всю ночь и под утро, когда было обнаружено это уединённое место, последовала организация лагеря и наконец, долгожданный отбой.
Посмотрев на часы и подведя их, Шереметьев понял, что проспал больше шестнадцати часов. С учётом того что не спали они третьи сутки, такой срок не казался чем-то уж выдающимся. В это время к капитану подошёл часовой и тихим шёпотом сказал:
— Товарищ капитан, на кухне борщ и каша. Уж шестеро вставали подкрепиться и дальше спать ложились. Там помощник повара дежурит, подкрепитесь. Через час подъём будет, не успеете.
— Почему подъём в полночь? — спросил Шереметьев, наматывая подсохшие портянки.
— Не знаю, товарищ капитан, — пожал тот плечами. — Приказали. Хотя, повар говорил, что ночью самолёты прилетят, за вами, наверное.
Подойдя к палатке, капитан тихо поднял часть офицеров батальона, давая остальным досмотреть последние сладкие сны до подъема, и повёл зевающих командиров сперва к небольшому озеру, где они обнаружили довольно пофыркивающего пловца и, умывшись, направились к кухне.
