— Александр, — как к старому знакомому обратился комбриг к ротному. — Ты когда в рейде участвовал, не видел майора Фролова?
— Нет, вблизи не видел, — покачал тот головой. — Он больше с командованием батальона общался. Да и то через порученцев. Издалека только, но там не разобрать было.
— Тебе в нём ничего странного не показалось?
— Ну разве что фамилия, на моего знакомого старшего лейтенанта Фролова похожа. Да и воюет он так же. По слухам он тоже зенитчик.
— Вот как, — погладил подбородок Батя и попросил. — Открой фотоальбом.
Когда фотоальбом был открыт, Батя попросил найти на большом снимке знакомое лицо. Капитан не понимая, что от него хотят, склонился над старой газетной вырезкой.
— Вас тут нет… Ха, так вот же Фролов стоит, — ткнул он в снимок где было изображение группы бойцов и командиров. Филатов и Григорьев склонились, разглядывая на кого указал капитан, синхронно переглянулись и стали разглядывать Шереметьева странными взглядами.
— Вы лжёте, товарищ капитан, — тихо сказал Григорьев.
— Грубо, но я соглашусь с ротным, — кивнул Батя. — Вы ошиблись. Вы не могли видеть этого человека.
— Но почему? — удивился комбат и ещё раз поизучав снимок, более уверено сказал. — Он это.
— Герой Советского Союза, командир дивизиона ПВО-ПТО старший лейтенант Фролов, на которого вы указываете, — тихо сказал Батя. — Погиб на наших глазах. Очередью с 'мессера' его разорвало пополам и он умирал несколько минут. В этот же день в нашем присутствии он был похоронен на месте гибели. Именно поэтому мы с Александром считаем, что вы несколько… ошиблись.
— Я не знаю, кто у вас там и где погиб, но это снимок именно Фролова, под командованием которого мы с лейтенантом участвовали в деблокировании партизанского корпуса.
Потерев виски, комбриг устало сказал:
— Странна ситуация. Я попробую разузнать через своих знакомых, но всё же считаю, что вы ошиблись. Вы оба свободны, можете идти… Александр, оставь альбом.
После этого Шереметьева закрутила рутина службы, боёв и потерь и он подзабыл об этом разговоре, но о нём не забыли полковник Филатов и старший лейтенант Григорьев.
Уйдя на глубину, я достиг илистого дна и играючи зачерпнув ила, расплывавшегося от движения в руке, тая между пальцами, поплыл наверх, медленно работая ногам.
Вынырнув, я дал течению медленной реки смыть у меня остатки ила с ладони и, перевернувшись на спину, поплыл к берегу, где пяток бойцов хозвзвода стирали гимнастёрки и бельё. Сегодня у нас был банно-прачечный день. Мангруппа отдыхала третий день.
На мостках меня ждал Омельченко. Сидя на корточках, он дотянулся до воды и, побрызгав на лицо, вытер его рукавом.
— Вода ледяная, как ты в ней купаться можешь? — спросил он, наблюдая, как я выбираюсь из воды, балансируя на скользком дне.
— Дело привычки, — хмыкнул я и, стянув кальсоны, выжал их, после чего снова надел. На теле высохнут.
— Титов на связь вышел, — сказал Омельченко и, покосившись на бойцов на соседних мостках, предложил пройтись.
Я шёл по лесной тропинке босиком в одних кальсонах, только полотенце на шее, даже оружия не было. Мне хватало Борисова вооруженного до зубов, что следовал позади охраняя нас.
— Так что там Титов? — вытирая полотенцем мокрое лицо, вода стекала с волос, спросил я.
— Они на подходе. Ещё семьдесят километров и линия фронта. Генштаб решает, где лучше нанести совместный удар с двух сторон, чтобы прорвать фронт. Думаю, это будет послезавтра утром.
— Поздно, — прокомментировал я. — Немцы ведь тоже не дураки и такую массу войск от них не скроешь. Тем более они знают, что Титов вырвался из окружения и идёт к фронту. Я бы на их месте оставлял на их пути небольшие подразделения с пулемётно-пушечным вооружением, чтобы наносить им потери в живой силе и технике и, бросая всё, отходить, пока наши не снесут такой заслон. Им нужно выиграть время, чтобы перебросить резервы и это, на мой взгляд, единственное на данный момент решение замедлить продвижение Титова. Авиация тут такой роли не играет, тем более поддержка с воздуха у партизанского корпуса должна быть колоссальной.
Омельченко несколько секунд молча, медленно шагая рядом и задумчиво глядя себе под ноги. Когда мы пропустили десяток полуголых парней, кажется из зенитчиков, бежавших к речке, подполковник очнулся и сказал:
— Знаешь, я уже не удивляюсь. Ты описал практически всё, что происходит с корпусом Титова за последние утки. Их колонны постоянно обстреливают из засады, и вынуждают снижать скорость. Штаб фронта уже посоветовал им, как противодействовать подобным атакам, но хотелось бы выслушать твоё решение.
— Разведка, — пожал я печами. — Разведка по всему маршруту следования колонн, включая проверка обочин и всех возможных мест для засад. За ними должны идти миномётно пушечные отряды и накрывать места засад сосредоточенным огнём. Только скорость от этого всё равно замедлиться.
— Да, именно это и было предложено штабом фронта. Потери заметно снизились, теперь их несут уже немцы, но ты прав, корпус если не встал, то его продвижение заметно снизилось. Титов предложил бросить на борьбу с этими отрядами нашу мангруппу.
— Титов идиот, нас сожгут после второго-третьего боя, как только выследят. Наши малые потери обуславливаются только тем, что мы работаем по режиму ударил-убежал. Застрянем, уничтожат. Но генерал вынужденный идиот. Видимо хорошо его прижало, раз он озвучил подобную глупость. Наверняка штаб в приказе идти к фронту не ограничился этими словами, а подробно описали, где и как им идти. Вот генерал военный человек и вынужден выполнять приказы, не смея сделать шаг в сторону и обойти засады. Нам ещё повезло, а ему там ой как туго приходится.
— Но есть идеи? По сообщению штаба корпуса партизан, час назад из засады было уничтожено четыре танка, один экипаж погиб. Те самые танки ты взял в Чернигове. Немцы после обстрела сняли замки и прицелы, после чего бросили пушки и отошли.
— Правильно делают, — согласился я, думая. Омельченко это заметил и замолчал, шагал рядом, он изредка бросал на меня взгляды.
То, что меня считают палочкой выручалочкой мне импонировало, но к Титову в данный момент стягиваются все резервы немцев, тыловые подразделения отползают в сторону, чтобы не попасть под стальную стопу корпуса, а боевые наоборот вцепляются в пятки, пуская ему кровь и лезть сейчас в эту свалку смерти подобно. Приказа из штаба Ставки, которой мы напрямую были подчинены, не было, а действовать на свой страх риск не хотелось.
— Есть одна идея, — приняв решение, остановился я, поворачиваясь к особисту мангруппы. — Правда я не знаю, поможет она или нет, но положение Титова должна облегчить с высокой вероятностью.
— Зная тебя, думаю это нечто сумасшедшее, — медленно проговорил Омельченко. — Но всё же хотелось бы услышать, что ты придумал.
— Штаб группы армии 'Юг'. Он нам мешает.
Омельченко остолбенел от моего ответа. Через пару секунд его прорвало:
— Ты с ума сошёл?! Это тебе не штабы корпусов громить! Вспомни, когда Воронин уничтожил штаб пехотного корпуса, он потерял два танка и двадцать человек убитыми и ранеными. Закончил он это дело столь небольшими силами, только имея переизбыток танков и то, что атака была неожиданной для немцев. Танки просто сметали избы своими корпусами, давя их и расстреливая всех, кто бежал по улице. Паника была грандиозная, мало кто ушёл, но всё равно потери для нас были большими. А штаб армии 'Юг' это совсем другое дело. Да, я читал рапорты Путянина и его бойцов. Я в курсе, что они там изучают уже второй день все подходы, но согласно их докладам атака на главный штаб немцев на этом участке фронта бесперспективна. Мангруппа просто вся поляжет. Тем более танков у нас всего пять единиц, да и то им требуется капремонт. Ты в курсе, что без него, они просто не смогут пройти порядка ста километров?
— В курсе, — кивнул я. — Только могу добавить, что на тех эшелонах в Чернигове были не только танки, но и запасные части, включая моторы. 'Двойку' похоже, действительно придётся бросить, моторесурс выработан весь, а вот 'четвёрки' ещё повоюют. Воронин ставит новые моторы, и проводит остальную профилактику бронетехники. Не волнуйся, она переход выдержит.
