Решил, что буду представляться Климом Петровичем Кузнецовым. Кузнецова - девичья фамилия матери, своего рода дань памяти родительнице. Так-то она еще жива, слава Богу, но получается, что на свете ее сейчас еще и нет. А ее отец родился на берегу Енисея, в селе Ярцево, пусть и я как бы оттуда приехал в поисках лучшей доли в Москву, а после уже отправился дальше по бескрайним просторам СССР. Например, по причине приставаний сожительницы, требовавшей алиментов на явно чужого ребенка. Кому охота будет искать в такой глуши концы моей биографии... Если, кончено, я не вляпаюсь во что-нибудь серьезное. Но уж постараюсь обойтись без подобного рода косяков.
Еще бы документики сляпать... Может, сведет судьба с какими-нибудь мастерами, готовыми недорого вклеить твою фотку в бланк удостоверения и вписать нужные данные. Потому что с ксивой оно все-таки как-то спокойнее. Как говорится, без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек.
Думал я и насчет того, как изменить внешность. Был бы профессиональным разведчиком - что-нибудь придумал бы. А тут кроме как вариант отпустить бороду ничего в голову не приходило. Ладно, не горит, не думаю, что мои фотографии на каждом столбе развешаны, включая территорию братской Украинской республики.
Автобус подошел через полтора часа. На этот раз место досталось у окна. Глядя на крымские пейзажи, по-прежнему прокручивал в уме разные варианты своего будущего. В принципе, сценарий вырисовывался один - свалить в загранку, туда, где меня подручные Ежова точно не достанут. Правда, вспоминая историю еще не свершившегося убийства Троцкого в Мексике, я не был полностью уверен в своей безопасности, даже если окажусь по ту сторону океана.
Конечно, в политических масштабах я не столь серьезная фигура, чтобы устраивать за мной охоту по всему миру, но, с другой стороны, я слишком много знал, да и руки мои были обагрены кровью, так сказать, преданных ленинцев-сталинцев. Это уже не считая Лютого, если, конечно, НКВД нароет, что это я завалил бандита. Впрочем, на Лютого им, думаю, плевать, мелкий уголовник, но все равно копейка в копилку моих прегрешений по меркам власти.
Из Симферополя прямые поезда-автобусы в Одессу не ходили, пришлось добираться с пересадками. Сначала автобусом до поселка Черноморское, а оттуда паромом прямиком до Одессы-матушки. Тут уж поиздержался вконец, и ступил на одесскую землю, имея в кармане рубль с копейками.
Жизнь в порту кипела. Туда-сюда носился народ, то и дело на глаза попадались вооруженные люди, не иначе, охрана порта, сновали машины и подводы, у причала под погрузкой стоял сухогруз 'Тургенев', а над всем этим стоял гул, словно я оказался в центре пчелиного улья. Гул, изредка нарушаемый гудками и сиренами пароходов, сухогрузов и прочих каботажных судов.
По эстакаде бегали электрические транспортеры, олицетворявшие технический прогресс, а у ее основания ютились жалкие лачуги, совершенно не вписывавшиеся в систему социалистического строя. Ладно, это не мои проблемы, надо завести в порту знакомства, и как бы между делом выяснить, каким макаром реально забраться на судно, уходящее в загранку. Наше или иностранное - особой разницы нет. И откладывать смысла я не вижу. Ну-ка, подвалим вон к тому грузчику в майке и широких штанинах, в одиночестве смолившему цигарку, сидя на поддоне.
- День добрый!
- Ну, добре, - прищурившись, глянул на меня снизу вверх небритый мужик лет тридцати с хвостиком.
- Меня Климом зовут, - протянул я руку.
Тот, чуть подумав, пожал руку.
- Константин.
Ладонь у него была крепкая и мозолистая, что, впрочем, для грузчика неудивительно.
- Прямо как Костя из песни про шаланды, полные фека... тьфу, кефали,- хмыкнул я.
- Шо за песня? - с неповторимым одесским акцентом поинтересовался докер.
Блин, че-то я не подумал, песня-то из фильма 'Два бойца', а его снимали, уже когда война шла вовсю. Надо как-то выкручиваться.
- Да это один знакомый песню сочинил, про Костю, который приводил в Одессу шаланды, полные кефали. Я что хотел спросить-то... Можно здесь какую-нибудь работенку найти, особо не засвечиваясь? И угол снять в долг недорого. Жить не на что, а в Москву вернуться не могу.
- А чего там набедокурил-то? - вроде бы без особого интереса полюбопытствовал Костя.
- Да-а, - махнул я рукой. - Сожительница с меня алименты требует, а сама залетела от какого-то кавказца - младенец черненький, на меня совсем не похож, А у нее в прокуратуре знакомый. Ну я и не стал дожидаться, когда меня за жабры возьмут, и на перекладных рванул куда подальше, где меня не знают. А по дороге в поезде документы какие-то урки умыкнули, теперь вот не знаю, как и быть.
- Вон оно шо, - протянул Костя. - С бабами - оно так, ухо треба держать востро. Да еще и документов лишился... Сам-то столичный, выходит?
- С Сибири я, приехал Москву поглядеть да подзаработать, там наши уже некоторые осели, меня и позвали. Грузчиком мешки с чайной трухой таскал.
- Ясно.
Он встал, потянулся, хрустнув суставами, затоптал окурок и, небрежно бросив: 'Давай за мной', двинулся в сторону пакгаузов. Поправив на плече отощавший вещмешок, я потопал следом. Возле пакгаузов немолодой, усатый мужик в спецовке что-то выговаривал парню.
- Лексеич, можно тебя на пару минут?
- Чего тебе, Константин? - отвлекся он от разноса, покосившись в мою сторону.
- Да вот человека встретил, на работу просится.
- Ты, Серега, иди, - напутствовал он парня и повернулся ко мне. - А сам-то откуда будешь?
Пришлось повторять свой рассказ. Выслушав, Лексеич почесал заскорузлой пятерней лоб, крякнул, мотнул головой, дернул себя за вислый ус и резюмировал:
- Объект ведь у нас режимный, тут же иностранные суда почти каждый день швартуются, как бы чего не вышло... Да и после трагедии с 'Семеркой' тут головы летели, хотя сейчас вроде бы успокоилось... Как же это ты за документами не уследил?
- Да вот так, - развел я руками. - Ночью из чемодана увели, утром уже обнаружил пропажу. И пятьдесят рублей тоже ноги сделали. Хорошо хоть несколько купюр в кармане завалялись.
- Угораздило же тебя... Ладно, Клим Петрович, нравится мне твоя честная физиономия, поверю тебе на слово. Не приведи Бог, ты там что-то действительно серьезное натворил, а нас тут за нос водишь... В общем, что-нибудь попробуем придумать. Стой здесь, а я управление к знакомой метнусь.
Вернулся Лексеич минут через двадцать.
- Договорился, проведем тебя на полставки, будешь 350 рублей получать . Пойдем в будку, там перо с чернилами имеются, распишешься. Грамоте вообще обучен?
- Обучен, - хмыкнул я.
Ставя свою подпись, чирканул что-то неразборчивое с заглавной буквой 'К'.
- Ну вот, - подув на чернила, констатировал Лексеич, - таперича ты в нашей бригаде. Но учти - с первой зарплаты с тебя коробка конфет. Большая, чтобы на весь ее отдел хватило. Да и мужикам можно бы проставиться.
- Да без вопросов!
- Ну и хорошо. Кстати, непьющий? Смотри, а то с любителями заложить за воротник у меня разговор короткий. Выпить можно по рюмашке, но в нерабочее время, а на смене - чтобы как огурчик. В общем, у нас завтра смена в 8 утра начинается, собираемся вон в этой будке.
- А ночевать ему где? - спросил Костя.
- Ну, извини, Константин, это уже не моя забота, - развел руками Лексеич. - Скажи спасибо, я твоего найденыша работой обеспечил.
- Тогда можешь у меня пристроиться, я уже два года как развелся, один живу, - предложил мне новый знакомый. - А хата моя вон как раз возле эстакады. Не хоромы, но жить можно.
- Спасибо, я постараюсь как можно скорее угол снять, а за постой заплачу с первой же зарплаты.
- Брось, - отмахнулся Костя. - Все равно одному скучно, будет хоть с кем поговорить... Ты это, покрутись тут пока, осмотрись, а мне работать надо - вон 'трамп' причаливает, как раз по нашу душу. Если потеряешься - спроси Костю Седова, меня тут все знают. Или лучше подходи к той будке, что Лексеич показывал. У нас смена до восьми вечера, а после смены мы там собираемся. Кстати, послезавтра аванс, можешь его себе оставить, а там уже, если жилья не найдешь, будешь свой хавчик сам оплачивать. Ну все, я пошел, а ты особо не лезь на майдан, помалкивай больше и присматривайся. Сработаемся.
