- Товарищи, давайте по существу, - прервал эту скользкую тему Федор Кузьмич. - Предлагаю поставить вопрос на голосование. Кто за то, чтобы товарищ Кузнецов с этими песнями представлял одесский порт на городском смотре художественной самодеятельности?
В итоге против оказался только худрук, да и то возражения его касались лишь песни про Костю-моряка. Учитывая, что два голоса были 'за', большинством голосов я проходил в состав участников, которым предстояло защищать честь порта на общегородском смотре-конкурсе. Помимо меня, как и упоминал Лексеич, порт выставлял еще Валю-частушечницу и братьев Деминых - буксировщиков и чечеточников.
- Концерт состоится в преддверии 20-й годовщины Великой Социалистической революции, в субботу, 6 ноября, в городском Дворце пионеров, - предупредил меня парторг. - Он в прошлом году открылся в бывшем Воронцовском дворце, если что. А 5 ноября, в пятницу, репетиция, здесь же, в семь вечера. Если у тебя будет смена - отпросим. Не забудь, 5 ноября.
Так получилось, что из Дома культуры мы выходили вместе с Варей.
- Вам в какую сторону? - невинно поинтересовался я у нее.
- А мне недалеко, я живу на Успенской улице.
- Так давайте провожу, а то, слышал, в такое позднее время в районе порта бывает неспокойно.
- И не говорите, - вздохнула комсомолка. - На прошлой неделе тут неподалеку человека зарезали. Никак милиция всех бандитов не переловит. Ну ничего, когда-нибудь доживем до коммунизма, и не будет во всей стране.... Да что там стране - во всем мире не останется ни одного бандита. Думаю, лет за двадцать, максимум за тридцать управимся!
Я промолчал. Ну а что тут скажешь? Лучше промолчать, потому что своим смехом могу ее обидеть.
В легком, коротком плаще, все с той же красной косынкой на голове, она легко перепрыгивала через небольшие лужицы, производя впечатление маленького ребенка. И эти очаровательные ямочки на щечках... Нет, она мне определенно нравилась своей непосредственностью и уверенностью в светлом будущем.
- Ну, вот мы и пришли.
Мы остановились у подъезда трехэтажного, дореволюционной постройки дома, хотя в эти года слово 'дореволюционной' еще отнюдь не значило - старый. Как-никак всего 20-ю годовщину готовились отметить. Но этот дом был, пожалуй, отгрохан еще в прошлом веке, судя по его виду. И шли мы на самом деле довольно долго, оказывается, до этой Успенской пришлось шлепать чуть ли не с десяток кварталов. Внимание привлекала яркая вывеска с номером дома - 'Успенская - 21'. Такое ощущение, что она тоже относилась к дореволюционному времени, но недавно ее обновили.
- Что ж, давайте прощаться. Спасибо, что проводили.
Варя протянула мне свою ладошку, которую я аккуратно пожал, и нехотя отпустил. От девушки пахло тонким ароматом сирени, который действовал на меня, словно афродизиак. Черт, в этот момент я чувствовал себя Кисой Воробьяниновым, которому вскружила голову такая же комсомолка, не хватало еще затащить ее в ресторан и в пьяном угаре воскликнуть: 'Поедем... Поедем в номера!'
- Ладно, до завтра... Вернее, до репетиции. Вы же будете на репетиции? - с надеждой спросил я девушку.
- Постараюсь, но не обещаю.
Обратно я возвращался в глубокой задумчивости. Похоже, втюрился, как мальчишка. И это в тридцать семь лет. Ладно бы я был лет на десять-пятнадцать моложе... Кстати, вполне может быть, что у нее и жених имеется, тоже, небось, комсомолец какой-нибудь, передовик производства, а тут я, переживающий вторую молодость грузчик. И ведь не просто ради плотского удовольствия я ее хотел, мог бы и кого попроще снять. Чтоб, как говорят поэты, утолить жар чресл своих. Запала она мне в душу, запала... Эх, ну почему все так несправедливо устроено?!
Легкий шорох сзади заставил меня резко обернуться и отпрянуть в сторону. В слабом отсвете уличного фонаря мелькнула тень, я сделал подсечку, и в следующее мгновение нападавший растянулся на булыжной мостовой. Я тут же оказался сверху, на его спине, заломил руку, из которой выпал приличных размеров нож с широким лезвием. С таким только на кабанов ходить, а тут на живого человека!
- Больно, отпусти! - простонал отморозок.
Я перевернул его ко мне лицом, продолжая держать запястье на болевом. Одно неверное движение - и он навсегда останется инвалидом. Парню лет двадцать пять, как говорится, вся жизнь впереди, но мне его не было жалко. Только что он собирался вогнать в меня сантиметров пятнадцать хорошо заточенной стали, явно не с намерением выразить свое ко мне благорасположение.
Я собирался поговорить с ним по душам, без свидетелей, а здесь в любой момент мог появиться запоздалый прохожий. Поэтому, продолжая держать руку заломленной, я пихнул грабителя или кто он там, в сторону оврага, расположенного по другую сторону дороги. По дну оврага журчал ручеек, но явно не канализация - соответствующей вони не наблюдалось.
Бросил его на грязный, мокрый склон оврага, уверенный, что тот не сделает попытки убежать. Уж в психологии людей я за свою жизнь немного разбираться научился. Затем поднес к его лицу острие конфискованного ножа и, глядя немигающим взглядом в зрачки оцепеневшего парня, спокойным тоном поинтересовался:
- Кто ты, безумец, и что за радость была тебе в моей кончине?
Сам не понял, почему решил выразиться в подобном штиле, но мне эта фраза понравилась. А парень пытался еще играть в бесстрашного героя.
- Все равно тебе не жить, - скривился он, сжимая правое запястье пальцами левой руки, словно от этого боль станет меньше.
Вон оно как, видно, неспроста на меня этот урка накинулся. Что ж, вечер перестает быть томным.
- Слушай, а ты на пианино не играешь? - сменил я тональность.
Отморозок не без удивления отрицательно покачал головой.
- Ну, тогда ты особо и не расстроишься, если за каждый неверный ответ я буду ампутировать тебе по одному пальцу. А что ответ неверный - я почувствую, у меня в голове стоит неплохой такой детектор лжи. Так что советую говорить правду.
Тот, наверное, и не знал, что такое детектор лжи, но судорожно сглотнул, уставаясь на покрытый каплями дождя металл лезвия, словно кролик на удава.
- А для начала, в качестве наказания за твой проступок, я все же лишу тебя одного пальца. На первый раз мизинца.
Тут же резким движением выгнул его левое запястье и... Черт возьми, не так-то просто отрезать палец находящейся на весу руки, да еще когда жертва дергается и вопит благим матом. Надеюсь, поблизости никто не прогуливается в этот поздний час. Ноя все же справился с поставленной задачей. Отпустил запястье, и бандит схватился за жалкий, кровоточащий обрубок.
- Сука! А-а-а-а!!!
Одного хорошего удара в область уха хватило, чтобы вопли перешли во всхлипывания.
- Итак, - произнес я, держа перед его носом отрезанный мизинец, - итак, как тебя зовут? Отвечай быстро, три секунды задержки - и лишишься еще одного пальца.
На его месте я бы точно не строил из себя героя, вот и он решил проявить благоразумие.
- Витка Червонец.
- А настоящая фамилия?
- Герасимов.
- Давно уркой заделался?
- С пацанов еще. Батя мой уркой был, еще при царе сидел, и я тоже.
- Что тоже?
- Тоже сидел... почти.
- Как это почти? И за что?
- Да в Николаеве фраера одного дербанули, покалечили до смерти, а тот шишкой оказался. Менты за это дело серьезно взялись, взяли нас, мне червонец выписали. Да только на пересылке я сбежал, в Николаев возвращаться было опасно, сюда прибился, к местным уркам.
- И кто же меня заказал? - задал я наиболее интересовавший меня вопрос.
- Да никто, я сам на гоп-стоп пошел... Ай, нет, не надо! - завопил Червонец, увидев, что я собираюсь отчекрыжить ему еще один палец.
- Все скажу, только не надо!
- Говори, я слушаю. Три секунды у тебя есть. Одна, две...
- Московские тебя заказали.
Оп-па, а это уже интересно. Тут же всплыло в памяти знакомое лицо на перроне Курского вокзала. Видно, не показалось. И как ведь выследили! Красавцы!
