— Да куда ты ее тут присобачишь! — возражала Аля. — Она же даже по цвету не подойдет. Посмотри, ничего зеленого!
— А ты сделай белую елочку, как будто она запорошена снегом. Тогда все получится…
Или вот так:
— Сюда надо добавить блесток. Больше. Еще больше!
— Куда уж больше! И так текст не читается.
— Ли-ина! Посмотри, ну ведь нужно же блесток.
В общем, за всей этой новогодней кутерьмой времени на то, чтобы толком погрустить и попереживать, совершенно не оставалось. Ну да не очень-то и хотелось.
— А ты ждешь новогоднего чуда? — вдруг ни с того ни с сего спросила у меня Эля. Или Аля.
— Я вообще никаких чудес не жду, — не отрывая взгляда от монитора, ответила я. — Ни новогодних, ни восьмимартовских, ни первомайских.
— Это начало для рекламного текста, который ты просила, — засмеялась та, — а вообще чудес ждать надо. Особенно с нашей-то работой, нам без этого дела никуда.
Я устало вздохнула:
— Будет чудо, если мне удастся сегодня хотя бы до полуночи выбраться с работы.
— Ну, такого чуда и ждать не стоит. Загадай что-нибудь менее фантастическое.
Мы рассмеялись, хотя смешного тут было не так уж и много. Если бы можно было поставить раскладушку прямо здесь, я бы, наверное, вообще не уходила домой.
Но в этот вечер чудо как раз таки случилось. Девчонки смогли смыться и вовсе рано, в девять, а я задержалась всего-то до десяти.
Я закрыла кабинет, прошлась по пустому коридору (хорошо, хоть свет не выключают!), оказалась у лифта. Только собиралась тиснуть кнопку, и увидела, что она уже нажата.
И тут появился он — главный герой моих детских кошмаров — Дед Мороз. По уши в бороде, в красной шубе и, разумеется, с мешком в руках. Лифт подъехал, и дедушка галантно сделал приглашающий жест, мол, дамы вперед.
— Нет, нет, вы поезжайте, а я потом… У вас же мешок, мы не поместимся… — забормотала я.
Он словно бы и не слышал:
— Поместимся, — пробасил уверенно и снова сделал приглашающий жест.
Ну большая же девочка! Глупо бояться. И никакой это не Дед Мороз. Артист. Ряженый. Загримированный. Не по лестнице же мне теперь спускаться!
Я смело шагнула в лифт.
Мы проехали совсем чуть-чуть.
Лифт вздрогнул и остановился.
Застряли! Ну что за черт возьми!
Свет тревожно замигал, чуть не доведя меня до сердечного приступа. Но потом сжалился и остался гореть. Уже хорошо. Знать, что где-то рядом в кромешной тьме притаился Дед Мороз, было бы невыносимо. Темнота и Дед Мороз в одном флаконе — это было бы комбо. Слишком круто для моей и без того измученной психики.
Что-то в последнее время я слишком часто застреваю в лифтах.
И если от воспоминания о первом разе щемило сердце, то сегодняшнее приключение никакого энтузиазма не вызывало. Застрять в лифте с Дедом Морозом! Может ли быть что-нибудь хуже? Единственное, что радует, — от этого представителя презренной профессии, по крайней мере, не пахнет перегаром. А очень даже наоборот. Кабина лифта наполнилась терпким запахом «Kenzo». Что-то слишком знакомым запахом.
В другой момент на меня обязательно нахлынули бы воспоминания. Но сейчас — точно время неподходящее. Я потянулась к лифтовой панели и тоном знатока заявила Деду Морозу:
— Спокойно! Где-то там должен быть номер диспетчера. Сейчас я позвоню, и нас спасут! Может быть, не скоро, но спасут.
Я старалась говорить уверенно: кто знает, может, этот персонаж боится замкнутых пространств и бросится сейчас хватать меня за руки и рыдать от ужаса. Но он не бросился и не стал рыдать. Он только сказал:
— Обязательно спасут.
И сердце пропустило удар — уж слишком знакомым голосом он это сказал.
38
— Ты?
Глупый вопрос, конечно. Кто бы на такое ответил: нет, не я? Но умные вопросы в голову пока не приходили.
— Я…
Странно было видеть Деда Мороза, который разговаривает голосом Никиты. Впрочем, может, это и к лучшему. Если наложить эти образы один на другой, может, мне не будет так больно и тоскливо о нем вспоминать.
Или будет больно, тоскливо, но еще и страшно? Нет, пожалуй, лучше не рисковать.
— Как ты вообще меня нашел?
— О, это очень просто! Твоя начальница позвонила нам в первый же день — попросить рекомендации. Так часто делают… Не принимать же на работу кота в мешке…
— И что ты сказал?
— Что ты лучший начальник отдела рекламы за всю историю нашей компании.
Надо же, и не соврал даже! Главное тут — не уточнять, что я еще и единственный за всю историю.
— Сказал, что твой уход для нас большая потеря. Что мы скорбим всем коллективом… — продолжал он.
Я слушала его, уставившись куда-то в угол. Он говорил забавные, в общем-то, вещи. Как раньше. А в голосе — грусть-тоска и чувство вины. Смешать, но не взбалтывать.
Видимо, пора задать правильный вопрос:
— А зачем ты меня нашел?
— Вообще-то планировалось похищение… Я собирался засунуть тебя в мешок и уволочь… Но, кажется, не очень здорово все продумал. Боюсь, там будет темно, а тебе это не нравится… Послушай, мне надо, чтобы ты поехала со мной, — кажется, последнее он говорил серьезно.
— Куда?
— На бал, конечно!
Или опять несерьезно?
— Я хотел, чтобы вы познакомились. Пообщались… Может тогда ты все поймешь и не будешь против.
— С кем познакомились? Не против чего? — кажется, я стала терять нить разговора.
— С Ольгой же!.. Она не такая уж и плохая. То есть нет, она ужасная… Но не настолько… Вернее…
Я смотрела на него во все глаза. Нет, конечно, мир в последнее время очень изменился. Но вот так вот запросто предлагать мне знакомиться со своей… кем она там ему приходится?
Но он продолжал, как ни в чем не бывало:
— Просто отец приехал. Тут же сейчас череда корпоративов, вот он и явился. И они там вместе.
— Кто — они? — я уже вообще перестала что-то понимать.
— Отец. И Ольга…
Прекрасно! Он знакомит ее с родителями. С родителем, точнее. В их ситуации это логично. Только я-то там к чему?
— …Ольга в положении.
Ну допустим, я уже в курсе.
— …и они женятся.
Ну разуме… Что?
— Кто — они? — кажется, сегодня я уже это спрашивала.
— Ольга и мой отец.
Мне понадобилось с минуту, чтобы в голове сложилась новая картина мира. И, надо сказать, эта картина нравилась мне куда больше. Но были там кое-какие белые пятна.
— Не понимаю. Если Ольга и твой отец… О чем ты тогда хотел мне рассказать? Но не знал как?
— Тут, понимаешь, вот какая история… Ох, ну и жара!
Никита начал расстегивать шубу. Что ж, не удивительно. Если одежка рассчитана на то, чтобы шастать по улице в тридцатиградусный мороз, то в помещении, да еще и в тесном лифте в ней будет, мягко говоря, жарко.
— И бороду сними, — буркнула я, — терпеть не могу этих, ваших…
Он послушно сдвинул бороду вниз, отчего она стала напоминать манишку. Я оторвала взгляд от угла и посмотрела в лицо Никите. Даже с дедморозьим гримом — это был он.
Я бы сказала, что в эту минуту сердце сжалось от нежности. Но оно не сжималось. С ним творилось черт знает что. И со мной тоже. Мне хотелось одновременно расплакаться, рассмеяться, устроить истерику, стукнуть этого тупицу по голове чем-нибудь тяжелым, например, сумкой, и тут же наброситься на него с поцелуями.
— Так вот… — кажется, он собирался продолжить рассказывать.
Но, по моему глубокому убеждению, перед тем как слушать, что там дальше и в чем он хотел повиниться, следовало сделать кое-что важное. Я шагнула к нему, запустила руки под шубу и крепко-крепко обняла. Так крепко, что не разорвать и не оторвать. Он прижал меня к себе еще крепче и все наконец стало правильно.
Что бы там он ни натворил, уже не имело значения.
— Вообще-то я говорил о слиянии. Я же тебе обещал, что с Ольгой мы работать не будем, а тут такие обстоятельства… Ольга переезжает к отцу, и все, что в нашем городе, останется без присмотра, ну вернее с присмотром, но с моим. Мы собираемся объединять фирмы. Лин, я, конечно, понимаю, она тебе не нравится…
