Теперь понимаю, почему наш брачный период считается священным, и все так носятся со своими выбранными партнерами. Ведь это отнюдь не метафора, жизнь шахиса зависит от благосклонности его второй половины.
Ты отдаешься в руки другого существа полностью. Доверяя свою жизнь, свой разум, свои чувства. Клён, беленький, ты моя жизнь. Я хочу жить, мне страшно умирать… вдали от дома, от тебя, но… живи, обязательно живи, даже если это будет без меня.
Клён.
Очухался через сутки, полностью восстановившись. В течение этого времени мною дважды пытались пообедать, трупы этих неудачников семейства кошачьих я сбросил в воду. От рюкзака остались одни лохмотья, в которых завалялась пара таблеток сухпайка. Проглатываю питательные капсулы, засовываю оставшийся нож в ботинок и начинаю движение по следам ящеров.
Отметины четкие, хорошо читаются. Аборигены не думают прятаться, не опасаются погони. Отлично.
Сливаюсь с окружающим миром цветом кожи, не теряя времени нагоняю группу, уводящую Няншира в неизвестность. Они ушли далеко, но меня вело моё беспокойство, нюх и спринтерская скорость, которую я могу поддерживать часами.
Догнал их только утром третьего дня, поймав по дороге пушистого зверька для пропитания. Съел прямо на ходу, сырым, на остановку не было времени. Прячась в кустах, смотрел, как мурку заводят в ворота деревеньки, и думал о своей нерасторопности. Надо было нагонять раньше. Сейчас шансы освободить хвостатого стремительно уменьшились.
Разведал местность. Деревушка небольшая, обнесена трехметровым бревенчатым частоколом. На воротах охрана. Ящерицы обходят по периметру поселение каждые тридцать минут. Вагон времени.
Я помню, какой сегодня день. Вечером будет ровно трое суток, как мы расстались с Нянширом. Время поджимает, чтобы вытащить кошака в относительно вменяемом состоянии, нельзя медлить.
Надо подумать. Сажусь в корнях дерева, приваливаясь спиной к стволу, закрываю глаза. Четкий план вспыхивает в голове, сказываются годы разработок военных операций. Вовремя вспоминаю об энергетическом костюме, тонкими ободками обхватывающем мои запястья.
Проверяю запас энергии – 100 процентов, идеально для обезвреживания чешуйчатых гадов.
Няншир.
Чем ближе вечер, тем хреновее мне становится. Я катался по полу своей клетки, кожа горела невыносимо, протяжно выл и кусал свои запястья, раздирая их в кровь, надеясь болью физической заглушить дикий диссонанс эмоций и чувств, что душили меня изнутри.
Все рассыпалось осколками разбитых зеркал. Моя сущность, то чем я был – пошатнулось… эмоции перемешались и не поддавались контролю.
Я то смеялся, то плакал, то кидался с жутким рыком на стены своей темницы, оставляя когтями на дереве глубокие борозды. Меня пару раз облили водой для острастки, но это мало помогало.
Одежда липла к коже, мешала, царапала её, все мои нервные окончания словно вылезли наружу и сошли с ума.
Член стоял колом, ныл и пульсировал, а сумасшедшая дрочка не помогала, принося лишь болезненное удовольствие и давая маленькую передышку от медленно наступающего безумия. Потом снова волна жара по телу сосредотачивалась в паху. Хотелось содрать с себя кожу, только бы прекратить все это! Кусаю уже без того измочаленные губы, кисло-сладкая кровь на языке помогает мне не сорваться на крик, но скулеж прорывается. Хорошо, хоть они мне руки развязали, и я ласкаю себя грубо, оставляя царапины, и прихожу в очередной раз к финалу, сжав болезненно ноющий член.
Такое ощущение, что моя кровь превращается в кислоту, а разум соскальзывает в бездну, не в силах зацепиться хоть за что-то.
Не понимаю, когда наступает вечер, просто становится темнее и в деревне зажигаются костры и факелы.
Жители выходят из домов, собираясь кучками, явно готовясь к чему-то.
Появляется жрец с цветастой раскраской на морде, и все затягивают шипящую серенаду с подвыванием. От этой какофонии уши сворачиваются в трубочку, и зубы начинают ныть. Мляяяять… они еще и ультразвуком напирают…
Мне категорически не нравится происходящее, но меня никто не спрашивает. Противное ощущение страха разливается по жилам.
Меня идут убивать.
Я неожиданно четко это осознаю и позволяю себе сорваться в безумие.
Охрана с копьями подошла к клетке, распахивая двери, именно в этот момент я кидаюсь на них со всей яростью, на которую способен. Полосую живот первого на ленточки… второй сбивает меня с ног, но я, вцепившись в него, утягиваю ящера за собой. Мы катаемся по полу, ошметки плоти и крови летят в разные стороны. Воздух наполнен рычанием и визгами боли.
Меня не волнуют мои раны, я их попросту не чувствую, хотя оранжевая кровь уже залила мне глаза и пропитала лохмотья одежды. Умирать, так с музыкой! Заберу с собой как можно больше врагов.
Я рвал зубами жесткую чешую, взрезал когтями плоть и плевался черно-зеленой кровью, попадавшей мне в глотку.
Все звуки слились в какофонию и, наконец, исчезли, когда меня вырубили древком копья в висок.
Везет мне на отключку в последнее время...
====== Часть 8 МНОГО НАСИЛИЯ И СЕКСА! ======
Клён.
В деревушке наметилось оживление. Незамеченным перепрыгиваю через забор и укрываюсь за одной из деревянных лачуг, пережидая. Никто не обратил на меня внимания, аборигены сновали туда-сюда по своим делам, а мне лишь оставалось наблюдать за действием, разворачивающимся в центре деревни.
Ящерицы завыли песнопения, раздражая мой мозг высокими частотами, самый разукрашенный из чешуйчатых подошел к круглому камню, стоящему, словно стол, на возвышении, и стал щелкать и скрежетать, размахивая посохом со свисающими костяными украшениями. Все это подозрительно попахивало жертвоприношением.
Народ медленно собирался вокруг, вторя вою своего жреца. Пространство возле черного камня было освещено воткнутыми в землю факелами. Аборигены готовились к какому-то обряду, и предчувствие не предвещало ничего хорошего.
Наконец, я заметил двух охранников-ящериц, тащивших к месту действия бесчувственное тело хвостатого. Выглядел он паршиво, надо торопиться.
Я выскользнул из своего укрытия, активировал костюм, покрываясь прочной бронёй с головы до пят. Он, конечно, был больше приспособлен для защиты от космических лучей и других вредных воздействий, но мог уберечь и от механических травм, что в данной ситуации и требовалось. Пользуясь тем, что жители деревни поглощены зрелищем, я скользнул тенью между строений, по пути прихватив один из факелов.
Пока ящерицы в экстазе пели свои песнопения, а жрец вытаскивал большой тесак, явно жертвенического назначения, я обежал по кругу поселение, поджигая хижины на своем пути, и обезвредил дозорных, напав неожиданно и перерезав им горло. Трупы спрятал за одним из домиков, чтобы их не обнаружили раньше времени.
Когда Няншира доволокли до камня, отбрасываю факел в сторону, взбираюсь на крышу ближайшей к ним хибары, беру кинжал наизготовку и замираю в ожидании удобного момента.
Кошак в это время очухался и начал отчаянно вырываться из лап ящеров, воя и кусаясь.
Боги, как же ему страшно сейчас… ничего… потерпи, я не дам этим гадам прирезать тебя, словно овцу.
Няншир один раз чуть не вырвался, но охрана не дала ему ни шанса. Мне были видны его глаза, расширенные, почти безумные, с оскаленных клыков капала оранжевая кровь. Он поранил себе губы, разбил руки на костяшках, судя по ужасному виду, его били очень жестоко. Одежда превратилась в кровавые лоскуты. Сволочи!
Отсчитываю секунды, пламя лениво разгорается, охватывая хижины, задымляя пространство. Няншира подтащили к камню, уложили сверху и распяли на нем. Четыре здоровенных ящера держали его тело за руки и ноги.
Он взбрыкнул, освободил руку и полоснул когтями по груди ближайшего ящера. Тот защелкал от боли, отвесил ушастому оплеуху, оглушив.
Жрец подошел к своей жертве, предвкушающе поигрывая тесаком. Народ в восторге благоговейно взирал на священнодействие. Уроды.
Огонь весело потрескивал, пожирая деревянные домики, дымный шлейф дополз до центра деревушки, а я привел тело в боевую готовность и сосредоточился. Все должно занять считанные секунды.
