Четверо нас, четверо на стенах Правда, стены крепки и надежны, Правда, мы вчера весь день стреляли, И у стен остался не один… Смерть в бою предпочитая плену, В будущее смотрим мы тревожно Только бы в атаке устояли, Только бы не пал Амон-Лоин! Когда Иорет кончила песню, на башню опустилась трепетная тишина. Талнэ сидела, откинувшись назад и устремив свой взор в небо, на мелькающую в разрывах туч золотую точку Лоргила.
— А в Итилии сейчас весна, — неожиданно сказала она. — В воздухе пахнет мятой, а по берегам маленькой речки Норили цветет белый шиповник, — она резко ударила ладонью по камням башни.
Девы, неужели когда-нибудь наступит время, когда в Средиземье не будет Мрака?! И не будет совсем-совсем никаких войн? Мы ведь даже не знаем, что это такое — мирное время!
Иорет изумленно взглянула на нее.
— Ты из Итилии? — спросила она. — Но ведь люди покинули Долину Запретов более тридцати лет назад…
— Это так, — Талнэ опустила голову. — Однако мои родители родом оттуда. А я никогда не была в Долине Запретов, но люблю это место, словно прожила там полжизни. Итилия мне по ночам снится… — она снова подняла глаза к звездам и тихонько запела:
Восточнее вод Андуина, Закрыта горами от Мрака, Овеяна ветрами с Моря Земля Восходящей Луны, Таится в Долине Запретов От взгляда Багрового Ока… Внезапно она оборвала песню на полуслове, и в ее глазах блеснули слезы. Впрочем, через пару минут она вынула из-за пояса флейту и попыталась повторить на ней эту легкую и несмелую, как первый весенний цветок, мелодию.
Увидев флейту в руках Талнэ, Иорет вздрогнула. Эти чуть выступающие скулы… эта привычка при разговоре слегка наклонять голову вправо… И имя Талнэ — его носят многие девушки, чьи предки жили в Имлад-Талнахе… Где были твои глаза, Иорет?
— Талнэ, — окликнула она девушку, и голос ее дрогнул. Откуда у тебя эта флейта?
— Двенадцать лет назад моя старшая сестра ушла из дома куда глаза глядят, — ответила та. — Это случилось после гибели нашего отца. Когда она уходила, она оставила мне в память о себе свою флейту. И вот я храню ее и даже немножко выучилась играть на ней. А почему ты спрашиваешь?
Иорет резко повернулась к девушке, и их взгляды встретились.
— Так вот какая ты выросла, сестра, — медленно сказала она.
— Черный цветок Долины Запретов… Если бы Эрверн, наш отец, был жив, он бы гордился тобой.
Несколько секунд Талнэ ошеломленно смотрела на Иорет, а затем с радостным криком 'Сестренка!!!' бросилась ей на шею.
Хель с удивлением, как на чудо, смотрела на эту встречу.
— Как же ты оказалась в Дол-Амроте? — радостно спрашивала Иорет.
— Так получилось. Сейчас я тебе все расскажу…
— Тревога! — вдруг раздался голос Ланор. — Пока мы тут сидели, пять мерзавцев с юга обошли нашу башню и приставили
лестницу к стене!
Сестры разжали объятия и почти одинаковым гибким движением схватились за свои луки. А Хель уже подбегала к стене с взведенным арбалетом…
26 Так тянулся день за днем. Девушки уже давно перестали их считать. И каждый день был похож на другой: вой харадримов под стенами, руки, уставшие натягивать тетиву, короткий сон- полузабытье, не приносящий отдыха и неизменно прерывающийся криком часового: 'Тревога!'. На четвертый (десятый? двадцатый?) день осады харадримы куда-то отодвинулись, и Хель воспользовалась короткими минутами передышки, чтобы собрать стрелы и заодно принести немного топлива для костра. Первая вылазка окончилась удачно, но во время второй харадримы выследили ее. Хель со всех ног кинулась к башне, но стрела, пущенная одним из харадримов, догнала ее. Она впилась в плечо девушки, но и этого было более чем достаточно — теперь Хель не смогла бы сама закрыть вход в Амон-Лоин, слишком большое усилие требовалось для этого. Трое или четверо южан ворвались в проем стены вслед за девушкой. Но здесь их уже поджидали с мечами Иорет и Ланор. У Двери Трех Рун завязалась короткая и ожесточенная схватка, пока Ланор не сумела закрыть вход. Внутрь башни удалось проникнуть лишь одному харадриму, и девушки прикончили его быстро и без лишних эмоций.
И все началось сначала. Харадримы откуда-то притащили еще один таран и начали равномерно колотить им в Три Руны, видно, решив, что это уязвимое место башни. Но вскоре сломанный таран показал им, как они заблуждались. И снова девушкам пришлось встать насмерть у стен, отталкивая и поджигая осадные лестницы, перерубая веревки и стреляя, стреляя без конца… День сменился ночью, и вновь над башней проступило серое утро, но четыре защитницы Амон-Лоина, казалось, даже не заметили этого. Ранена уже была не только Хель, но и Ланор. Только дочерей Эрверна Итильского судьба почему-то берегла…
А ближе к вечеру, когда багровое солнце медленно покатилось к пыльному горизонту, произошло непонятное. Полчища Харада, яростно и бессильно бившиеся об Амон-Лоин, вдруг отхлынули прочь от его стен и торопливо скрылись на северо-востоке, словно выполняя чей-то молчаливый приказ. Тьма окутала Амон-Лоин, тьма и тишина такая, что, казалось, каждое еле заметное движение эхом отдается в горах. И вместе с ними на башню вернулась липкая тень страха и протянула свои лапы к гаснущему сигнальному костру.
Девушки жались к этому огню, как к своей последней надежде на спасение. Каждая чувствовала, что это неестественное спокойствие — лишь затишье перед страшной грозой, которая сметет с лица земли не только их самих, но и эту древнюю горделивую башню, а может быть, даже прекрасный, цветущий Дол-Амрот и там, на севере — Минас-Тирит, из последних сил сдерживающий вражьи войска…
И тогда, отгоняя прочь страх и тьму, снова зазвучал голос Иорет, и ему вторила ее лютня.
