загладить это упущение из Бабаек, откуда думаю написать письмо и ко всей вообще братии. Да подкрепит тебя Господь! Потрудись к общему благу, дай мне воспользоваться отпуском и поправиться в телесных силах: это принесет свои плоды и для меня и для тебя.
Христос с тобою и со всем о Господе братством.
Потрудись сказать от меня Васе, что он без меня вел бы себя кротко и был послушен, тем доставит он мне большое утешение.
{стр. 343}
№ 4
Истинный друг мой,
Отец Игнатий!
По милости Божией я приехал благополучно в Бабаевский Монастырь, в котором точно по сказанию Уткина воздух чудный. Здоровье мое таково, что сказать о нем ничего решительно не могу; кажется, получше. Вкоренившееся и застаревшее расстройство не вдруг исправляется. Отец Феоктист очень доброго и открытого нрава, что мне по сердцу. Теперь выслушай полный отчет моего странствования, до которого я большой неохотник.
Сколько я ни ездил — нигде мне не понравилось. Мил, уединен монастырь Угрешский; но мое сердце к нему было чужое. В Бабаевском нравится мне лучше всего; природа необыкновенная, какая-то роскошная, величественная; воздух и воды здоровые; но сердце к нему чужое. А к Сергиевой оно, как к своему месту. Видно, придется возвратиться в нее. Нашим неопытным любителям пустынножития, как, например, О<тцу> Иосифу, не ужиться в пустынях, кроме Сергиевой, по грубости братства; чтоб можно было ужиться, то надо сперва ввести обычаи Сергиевой Пустыни в какой-либо пустынный Монастырь. Видел я Отца Моисея в Гефсимании на одну минуту; потом приходил он ко мне в Гефсиманию, стоял предо мною на коленях и со слезами просил прощения в своем поступке и дозволения возвратиться обратно в Сергиеву Пустыню. Я простил, но говорил ему, как тяжело было для меня, когда он при болезни моей решился на такой поступок, не обратя никакого внимания на мои увещания, в которых я излагал ему ясно невидимую брань сердечную — и прочее. Он снова просил прощения и сознавался в том, что обманули его помыслы. В Лавре, кроме святынь, понравилась мне довольно Академия духовная, в которой многие Профессоры трудятся в пользу Церкви. Недавно вышла книга: «Творения иже во святых Отца нашего Григория Богослова, Архиепископа Константинопольского, часть пятая». Доставь маленькому Игнатию записочку, пусть предложит нашим знакомым выписать эту книгу. По собрании сего напиши письмо О<тцу> Ректору Академии, Архимандриту Алексию, прекрасному человеку, с которым я очень сошелся, прося приказать известить тебя, что стоит экземпляр и сколько экземпляров вы желаете иметь. Потом вышлешь деньги и получишь книгу, которая особенно хороша. От Отца Аполлоса я получил сегодня письмо, в котором извещает, что он уволен от поездки. Я этим доволен: ему нужно побыть на месте и успокоить себя, а развлечение могло бы его совершенно расстроить.
{стр. 344}
Получил письмо и от Ивана Павловича Лихачева [207], которое при сем прилагаю. Кажется, у него написано в письме лишнее против счета, который имеется у нас. Потрудись его увидеть, проверить с ним счет или пошли для исполнения сего верного человека. Прописываемый Лихачевым орден точно мною взят. Хорошо, если б вы могли ему выдать хотя тысячу рублей ассигнациями из неокладной монастырской суммы; да две тысячи ассигнациями выдай из моей осенней кружки. Пожалуйста, обрати на это внимание и успокойте этого человека; думаю — можно бы и теперь вынуть из братских денег в мой счет 2000; если же сего нельзя, то всячески можно после 25 сентября, а тысячу хорошо бы и теперь из монастырских.
Из Москвы послано мною к тебе два письма; в одном из них писал я о Пафнутии то же самое, что ты о нем пишешь. Вкус его для нашего места не годится; не можешь себе представить, как показалось мне отвратительным Московское пение с его фигурами и вариациями. Нам нужна величественная, благоговейная простота и глубокое набожное чувство: этими двумя качествами наше пение становится выше пения Московских монастырей. Из настоятелей мне наиболее понравился Феофан по его прямоте и радушию. Натяжная святость как-то мне не по вкусу. Угрешский игумен просится на покой: в случае его увольнения я согласился с Пименом и другим иеромонахом, которые совершенно образовались по моим грешным советам и настоящие — Сергиевские. Приходил ко мне иеродиакон Владимир, тоже изъявлял желание поместиться к нам; я был с ним откровенен, т. е. прямо сказал ему причины, которые если он не устранит, то никак не может быть терпим в нашей обители. Он отвечал, что сам усмотрел всю гнусность расстроенной жизни и желает исправиться, как исправился брат его. Я сказал, что теперь не могу дать решительного ответа, а дам его при возвращении его. Извещаю тебя о сем, чтоб ты имел время все обдумать и сказать мне свое мнение.
Грусть твоя от того, что ты сам правишь обителью, а не из-за другого; я понимаю это чувство по собственному опыту. Возлагай на Господа печаль твою, и Он укрепит тебя; мне необходим воздух для поправления моего расстроенного здоровья, от чего и самое жительство делается расстроенным. Возвратившись с обновленными силами тем усерднее и деятельнее займусь устройством Обители, имея в твоей искреннейшей ко мне дружбе и в Богом данных тебе способностях обильную и надежную помощь. Всем братиям кланяюсь и прошу их святых молитв. Христос с {стр. 345} тобою! Благословение Божие да почивает над тобою. Приложенные два письма отдай по адресам. Тебе преданнейший о Господе друг
№ 5
Присылаю тебе при сем, друг мой, церемонное письмо, чтобы ты мог его показать, если то будет нужно. Получил твое письмо на двух листках от 4 августа. При сем прилагаю письмо к Павлу Матвеевичу: он не откажется похлопотать, чтоб в Париже налитографировали на 1000 экземпляров. Он говорил мне об этом; запечатай письмо мое и перешли его к Яковлеву, прося, чтоб сей переслал в своем письме к Павлу Матвеевичу. Сердечно радуюсь, что ты поспокойнее; дайте мне поправиться сколько-нибудь: это для меня необходимо. Поправившись, Бог даст, смогу послужить для общей пользы хотя еще сколько-нибудь. Тебе очень полезно настоящее твое положение, хотя оно и сопряжено с некоторыми неприятностями. Сам по своему опыту посуди, каково заниматься должностью при болезненном состоянии; а моя болезненность достигла до расстройства нерв, что очень опасно. То время, которое ты будешь управлять Монастырем, подвинет тебя и в опытности и в духовном успехе и привлечет к тебе расположение братства, которое ты можешь иметь по самому природному твоему свойству. Всем знакомым от меня очень кланяйся, я имею к ним чувство, как к родным. Знакомлюсь не скоро, но зато, по милости Божией, прочно. Моисей, нынешний временно — Гефсиманский, сохраняет к тебе особенное расположение. Он понял тамошние обстоятельства, но в то время, когда ввалился в них, понял и знаменитого Антония [208], который — вполне наружный человек, имеющий о монашестве самое поверхностное понятие. — При
