К 1850 г. маленького Игнатия начала преследовать мысль о необходимости перестройки теплой церкви во имя преподобно{стр. 301}го Сергия Радонежского. «Давно нуждалась Сергиева пустынь в пространной церкви, — писал он позже. — Помнят благочестивые посетители, как бывало тесно в старой Сергиевской церкви в великие посты и в большие праздники. Многие богомольцы не могли вмещаться и оставались вне оной». Отец Игнатий начал подговаривать Архимандрита о постройке новой церкви. Княгиня З. И. Юсупова согласилась, по его просьбе, пожертвовать на новое строительство 40 тысяч рублей. Но архимандрит Игнатий испытывал большие сомнения: он понимал, что таких денег на строительство не хватит, не хватит и у него самого сил на организационные хлопоты и трудности, обязательно сопровождающие всякое новое дело. Маленькому Игнатию удалось все же убедить его, при условии, что все хлопоты он возьмет на себя. Архимандрит выбрал архитектора А. М. Горностаева, известного ему по постройкам в Валаамском монастыре, и утвердил разработанный им проект большого трехнефного храма.
Разборка старого здания и закладка нового состоялись в 1854 г. «Ревнуя с теплотой о благолепии храма преподобного Сергия, отца обители, и не желая ввести в затруднение настоятеля, о. Игнатий [Малышев] начал заботиться о доставлении материалов экономическим образом. До тех пор известно было, что во всей окрестности не было найдено ни куска гранита. О. Игнатий, как бы по внушению, ежедневно рано утром отправлялся в лес для приискания гранита… Господь видимо помогал труженику. И вот, наконец, в ненастный ноябрьский день он хотел уже возвратиться в обитель, как почувствовал под палкой более твердую почву; разрыл мох и нашел кусок гранита самого лучшего качества. Немедленно приступили к раскопке и нашли огромного размера камень, вроде яшмы, которого хватило на все колонны, и с этих пор недостатка в граните не было, и его хватило на все последующие постройки» [189].
Немало искушений претерпел о. Игнатий (Малышев) при строительстве, немало труда и даже жертв пришлось ему понести. Из-за нехватки средств Архимандрит предлагал поставить резной дубовый иконостас, а маленький Игнатий, «желая, чтобы в храме все было великолепно, настаивал на мраморном иконостасе». Чтобы восполнить недостающую сумму, он решился продать подаренную ему картину Брюллова — «ракурс плащаницы», которую княгиня Юсупова купила за 1,5 тысячи рублей. Много потрудился о. Игнатий непосредственно в храме: сам, подолгу ползая по {стр. 302} полу, распланировал мозаичный гранитный паркет, изображения святых в медальонах почти все написаны были его рукой, разноцветные стекла с узорами также были сделаны по его рисунку. Освящение храма состоялось уже после отъезда святителя Игнатия в Ставрополь, 20 сентября 1859 г.
Труды Игнатия (Малышева) по построению храма принесли пользу ему самому: будучи уже образован как живописец, он приобрел огромный опыт как архитектор, что сказалось на его последующей деятельности.
В 1857 г. бывший наместник Сергиевой пустыни иеромонах Иларион был переведен в Юрьевский монастырь, и 15 апреля на его место был назначен о. Игнатий (Малышев). Число братства Пустыни состояло к этому времени из архимандрита, 14 иеромонахов, трех иеродиаконов, двух диаконов, шести монахов, 20 послушников и десяти богомольцев. Через несколько месяцев архимандрит Игнатий Брянчанинов был хиротонисан во епископа Кавказского и Черноморского. По его предложению и по выбору всей братии Сергиевой пустыни новым настоятелем назначался Игнатий (Малышев). 17 ноября 1857 г. в Казанском соборе он был возведен в сан архимандрита. «Сердце нашего батюшки пребудет в Сергиевой пустыни», — писал в связи с этим один из учеников святителя Игнатия.
Действительно так: будучи ближайшим учеником и, можно сказать, другом Преосвященного Игнатия в продолжение 24 лет, ма{стр. 303}ленький Игнатий, став его преемником, ни в чем не изменил привычного уклада в жизни Пустыни. Не будучи таким образованным, он тем не менее многое перенял от учителя и в способе управления, и в манере поведения и общения с постоянными прихожанами монастыря и не растерял ее обычных благотворителей. По присущему ему смирению и доброте, для паствы он был скорее отцом, чем настоятелем. И паства относилась к нему с должным почтением. Таким образом, он оставался настоятелем Пустыни 40 лет и многое сумел сделать на ее пользу и вообще на пользу Церкви.
После отъезда Преосвященного Игнатия в Ставрополь, Игнатий маленький постоянно изъявлял желание приехать к нему. Епископ Игнатий, хотя и сам желал увидеться с ним, но из собственного опыта зная, что из этого может получиться, предостерегал его. В письме М. В. Чихачеву от 10 марта 1862 г. он писал: «Если встретил затруднение в получении отпуска, то лучше и не начинать, тем более, что в поездке никакой крайности нет. В особенности же о. Архимандрит [Игнатий Малышев] должен быть осторожным и для себя и для обители». А в письме от 17 марта 1863 г.: «Очень буду рад посещению о. Архимандрита, но заблаговременно могу сказать, что к советам я потерял способность, если и имел ее». Но и эта предполагаемая встреча не состоялась.
Архимандрит Игнатий (Малышев) в письмах уговаривал Преосвященного Игнатия издавать свои сочинения. «Передай о. Архимандриту, — отвечал Преосвященный в письме М. В. Чихачеву от 10 августа 1860 г., — что я никак не желаю, чтоб ныне они были напечатаны, по многим причинам, между прочим, и по той, что я их выправляю и пополняю…. У о. Архимандрита имеется снимок многих моих сочинений в память о мне грешном и в память того, что я, хотя сам мало знал, но что знал, то братии сообщал в общее спасение. Почему прошу и молю о. Архимандрита моих сочинений не печатать ни в целом виде, ни в выписках, ни в переделанном виде». Но в 1865 г., когда уже вышли из печати первые тома «Аскетических опытов», святитель Игнатий писал брату — 1 мая: «Дай Бог, чтоб книга была сколько-нибудь полезна современному христианству. Получил от Архимандрита Игнатия и от Норова письма, в которых видно их сочувствие к учению, изложенному в 'Опытах'». Вероятно, речь идет о следующем письме о. Игнатия (Малышева):
«Ваше Преосвященство!
Лежу я в том самом углу, в котором Вы лежали, и почитываю книжки, которые Вы мне прислали. При чтении оных пришло {стр. 304} мне на память библейское событие: «Бысть глад во Израиле при Илии пророце, заключися небо три лета и месяц шесть».
Тогда томилось человечество, томится и теперь, не гладом пищи, но гладом слышания слова Божия.
Вы отверзли небо — потекли воды, и жаждущие люди напоились. Вы дали пищу, которая алчущих питает. Так я разумею о Ваших творениях и от избытка чувств и душевной благодарности ничего более сказать не могу. Тот лучше знает, что дает бедной душе, кто, благодатно созерцая, уделяет от этой трапезы неимущему.
Ваша книга — книга жизни! И учения воды живы, напоящие души человеческие. Это учение в наше скудное время необходимо, как вода во времена пророка. Хотя есть и другие источники, похожие на настоящие, но, к сожалению, — живописные, не утоляющие жажды; а сколько предлагается мутных, ядовитых для бедного человечества! Напившиеся из таких источников, хотя не поражаются смертью телесной, но смерть души приобретают.
Как бы мне хотелось, Владыко, вырваться к Вам, хотя бы на короткое время, но не предвижу возможности».
И когда чуть было не приостановилось издание следующих томов, святитель Игнатий писал С. И. Снессоревой — 25 января 1864 г.: «Богу угодно дозволить, чтоб и остальные два тома моих сочинений были напечатаны. Когда я прочитал в письме Вашем к Петру Александровичу намек на некоторую надежду склонить И. И-ча к исполнению намерения его, высказанного им с самого начала, то почувствовал побуждение написать об этом Отцу Игнатию. И Бог благословил начинание, истекшее от Вас» [190].
Также святитель Игнатий обращался к посредничеству своего бывшего ученика, когда начал хлопоты об увольнении от управления Епархией. 31 июля 1861 г. он писал М. В. Чихачеву: «Попроси от меня о. Архимандрита Игнатия, чтоб он поговорил о мне Митрополиту, а если нельзя прямо, то через Преосвященного Викария. <…> Прошение [об увольнении] послано 24 июля, следовательно, переговором надо поторопиться».
До конца своих дней святитель Игнатий не прерывал сношений с Сергиевой пустынью и со своим первым учеником, ее тогдашним настоятелем. В мае 1862 г. он переслал ему свой наперсный крест, украшенный бриллиантами, розами и сибирскими аметистами, для употребления при богослужении им самим и последующими настоятелями.
{стр. 305}
