Он опасался не того, что ребята изранены и слабы, он опасался, что они в слепом гневе наделают по неосторожности глупостей. А ребята были даже не в гневе — в бешенстве.
Три часа спустя, минута в минуту, за дверью вновь загромыхало и тонкоголосый верзила, заглянув в темницу, распорядился:
— Командира!
Турецкий стоял прямо перед ним на коленях и, «пьяно» покачиваясь, «допивал» водку из бутылки, высоко запрокинув голову.
Остальные валялись, живописно изображая безобразно пьяных, что называется — в лоскуты, в доску, вдрабадан.
— Командира! — как и в прошлый раз, требовательно повторил стражник и дернул Турецкого за рукав. Тот свалился прямо под ноги охраннику.
— Земеля, давай и ты с нами, долбани маленько, — произнес Сотников «заплетающимся» языком, а когда охранник обернулся к нему, откуда-то из-за его спины выдвинулись крепкие руки Васи и, казалось, легонько повернули голову охранника набок, как откручивают колпачок с зубной пасты. Тихонько хрустнули позвонки, охранник высунул толстый язык и выпучил мертвые глаза.
Он плашмя рухнул на пол, и пять пар рук проворно втащили его в камеру. Словно не они только что были «в отключке».
Все произошло так быстро, что охранник, явившийся затем, чтобы доставить пленника к капитану судна, ничего не понял. Он подался вперед, чтобы узнать, почему тишина в камере. Турецкий рубанул его ребром ладони по горлу. Столько ярости вложил в этот удар, что голова тряпично мотнулась вперед, стукнувшись носом о собственную грудь.
Жалобно хрюкнув, охранник повалился на неподвижное тело сотоварища.
— Вперед, — скомандовал Турецкий, выхватывая оружие из коченеющих рук охранников. Он мог этого и не говорить. Ребята так рвались в бой, что Александру с трудом удалось уговорить их хоть на эту небольшую хитрость — притвориться пьяными. Они не очень-то и старались. Будь охранники хоть чуть-чуть проницательнее, сразу бы почуяли неладное. Ребята рвались в бой — напролом, в лобовую атаку, грудью на дзот. И Турецкий боялся, что они ослепли в ярости. А слепота в бою — смерть.
В кают-компании тем временем полным ходом шел просмотр захватывающего порнофильма, раздобытого на разграбленном в прошлом месяце торговом судне.
Разгоряченные увиденным пираты, потирая руки и гогоча, прихлопывая себя по коленям и соседа по спине, наблюдали, как дюжий кудрявый молодец, выставив наперевес устрашающих размеров мужское достоинство, распинает на столе грудастую блондинку. Задница блондинки лежала в блюде с майонезным салатом, но пыл любовной страсти был столь велик, что блондинка даже не замечала этого.
— Усью! — наперебой вопили пираты. — Усью яя!
Словно услыхав этот пламенный вопль, дюжий молодец направил ядреное достоинство в самые недра грудастой.
Увы, распаленным зрителям не дано было узнать, как закончилось жаркое любовное танго.
Дверь кают-компании с треском отворилась, и, выбросив ногу вперед, в помещение с диким рыком ввалился Митяй. В прямом смысле ввалился, потому что споткнулся о высокий порог и оказался на полу. Возможно, именно это его и спасло. Пока матросы хватались за оружие, Митяй тремя выстрелами вышиб мозги троим. Четвертый метнулся в сторону, хотел было выбежать прочь, однако на пороге его встретил Вася, встретил пирата лоб в лоб, и тот, обиженно мяукнув, по стенке сполз к ногам Гладия.
— Таракан, — презрительно оценил Гладий, а Митяй, поглядев вокруг на валяющиеся бездыханные тела и на экран телевизора, где в этот самый момент показывали салатное блюдо и ерзающее на нем содержимое, произнес:
— Ублюдки! — И непонятно, к изображению это относилось или к мертвым пиратам.
Экран вдруг раскололся на мелкие кусочки от попавшей в телевизор пули. Реакция команды Турецкого была мгновенной. Они теперь стреляли с двух рук, добавляя к оглушительным в маленьком помещении звукам выстрелов дикий рык озверевших мстителей.
Пираты, пытавшиеся ворваться в каюту, изгадили своими мозгами, кишками и кровью все стены, пол и даже потолок. Положили четверых. И рванули в машинное отделение.
Тем временем Турецкий и Веня Сотников, сжимая в руках пистолеты обезвреженных охранников, мчались к капитанской рубке.
Неожиданно из-за поворота вынырнул низкорослый, но коренастый крепыш, жующий на ходу огромный бутерброд. Увидав беглецов, он открыл рот, чтобы завопить, но непрожеванный хлебный мякиш помешал ему издать сколько-нибудь внятный звук. В следующее мгновение пуля вогнала непрожеванный кусок бутерброда низкорослому глубоко в глотку, крепыш отлетел к стенке, шмякнулся затылком о проржавевшую трубу и, дернувшись напоследок, застыл на полу в проходе.
— Возьми с собой, пригодится, — сказал Турецкий. Взвалив крепыша на плечо. Сотников двинулся следом за Александром. Каждый шаг давался с трудом. А тут еще труп на плечах.
У двери в капитанскую рубку Турецкий остановился и кивнул спутнику. Тот осторожно опустил крепыша и прислонил к стене, придерживая рукой так, чтобы казалось, что пират расслабленно оперся о косяк, собираясь войти. Держа наготове пистолет, Турецкий небрежно постучал. Из капитанской рубки донесся недовольный голос. Видимо, толстяк интересовался, кого черт принес.
Сотников вопросительно поглядел на Турецкого. Тот, не отвечая, постучал вновь, но на сей раз уже требовательно. Дверь отворилась, и из проема выглянуло автоматное дуло. Оно коснулось лица крепыша, точно проверяя, а затем раздался недовольный голос охранника.
Нетрудно было понять смысл его слов: мол, нашел время шутить!
Волосатая ручища охранника ухватила крепыша за ворот. Турецкий сделал знак, чтобы Веня покрепче придержал своего подопечного. Тот так и поступил.
Удивленный сопротивлением товарища; охранник подался ближе к двери — и в следующее мгновение, пролетев по воздуху добрые три метра и описав замысловатую дугу, грохнулся на пол.
Собрав все силы и саданув по двери ногой, Турецкий ворвался в рубку.
Надо отдать должное реакции капитана пиратов: даже не оборачиваясь, он через плечо пустил автоматную очередь, наповал сразившую цель. Целью оказался несчастный мертвый крепыш, потому что Турецкий предусмотрительно присел на корточки, а затем перекатился по полу к ногам капитана.
— Оружие на стол! — заорал он, ткнув пистолетом в яйца пирату.
Толстяк, оценив обстановку, не стал перечить.
Холодными заплывшими глазками он яростно смотрел на Турецкого и, казалось, жалел только об одном: что вовремя не открутил ему голову.
Сотников, обыскав постанывающего охранника и на всякий случай еще раз врезав ему промеж глаз, кивнул командиру: все о'кей. И тут же вцепился в толстяка:
— Кто? Кто убил старика?
— Я не... я не уб-бивал... — пролепетал капитан побелевшими губами. — Это он... Он! — истерично завопил и ткнул пальцем в лежащего охранника.
Веня метнулся к увальню.
Несколько оплеух привели того в чувство.
— Ты убил старика Акиру? — с ледяным спокойствием осведомился Сотников.
— Веня, он не понимает! — крикнул Турецкий.
Охранник согласно замотал головой.
— Сейчас поймет! Ты убил, гад? Это ты убил старика?! — зашелся Веня, тряся охранника так, что у того голова тряпично болталась на шее. — Ты зачем убил старика?
Турецкий не останавливал Сотникова, он понимал, что остановить это невозможно.
— Что тебе сделал старик? Что он тебе, подонку, сделал?! Что ты за мразь такая?! Они со старухой тебя, паскуду, кормили, они тебе отдавали последнее, а ты их убил?
Ты вообще человек?
Охранник криво улыбался. Он не понимал Вениных слов. Только воровато оглядывался на капитана.
— Ты ему голову отрезал, да? Ты вспорол старухе живот и туда ту голову засунул? Ну теперь
