возможном скором возвращении. Оказалось, в бумагах посольства было упоминание о гражданке Шимовой, российской подданной, временно проживающей во Франции, и некий молодой сотрудник даже изъявил желание провести ее по тем местам в Париже, где она не успела еще побывать. Нина предусмотрительно отказалось от его услуг, почувствовав в сердце боль от недавно пережитого.
В баре гостиницы она подружилась с парой американских студенток, которые приехали в Париж на каникулы и говорили на французском приблизительно так же, как и она. Именно они затянули ее ради смеха в стрипбар для лесбиянок, где девушки на сцене медленно и томно совершали танец осязательной любви. Американки краснели и бледнели, а Нина невольно вспоминала Аню Назарову с ее патологическими влечениями, и жалела, что ее в этот момент не было рядом. Она все еще не понимала этой патологии, но уже чувствовала глухую тоску по любви, не обремененной унижением. Встреча с миловидным и обаятельным Жераром Фонтанелем все же изрядно ее травмировала.
В одну из воскресных поездок за город, куда они выезжали втроем, к ним прицепились юнцы на мотоциклах. Почему-то они были убеждены, что американки дочери Нины, но предлагали свои услуги всей семье сразу. Нина показала им свой газовый пистолет, и юнцы немедленно отстали.
Американки были восхищены ее «подвигом» и принялись расхваливать ее на все лады. Ночью одна из них пришла к Нине со слезами, упрекая ее в том, что она отбивает у нее подружку. Набравшись ярких впечатлений в баре лесбиянок, теперь эти девочки уже понимали ее одиночество по-своему, и ей не хотелось их разубеждать. Она даже попыталась приласкать симпатичную заплаканную американочку, и та сразу принялась с нею неумело целоваться, что отнюдь не вызвало в Нине ответного порыва. Конечно, американки приехали познать Европу, но зачем приехала сюда она?
Она продала по дешевке свой «фиат», купила комфортный и вместительный «джип» и собралась возвращаться в Россию. Американки увязались с нею до Берлина, и в дороге они немало повеселились, пытаясь объясняться с немцами на англо-французском языке. Последняя остановка была в Берлине, где Нина предполагала провести три дня. С американками она распрощалась, устроив шикарный вечер в ресторане, и они плакали, целуясь с нею в последний раз. Потом она принесла огромную охапку цветов к памятнику советским воинам в Трептов-парке, чем вызвала недоумение окружающих. Наконец, уже совсем собравшись в путь, она решила позвонить седому человеку в Барселоне. Звонила она из гостиницы, где уже стояли готовые в дорогу чемоданы, и, когда телефон долго не отвечал, уже собралась повесить трубку, как вдруг на том конце отозвались. Кто-то произнес несколько слов на испанском, и она сказала:
— Алексея Петровича можно?
— Это я, — сухо отозвался человек в Барселоне. — С кем я говорю?
— Это Нина Шимова, — сказала Нина. — Вы меня помните?
Некоторое время он молчал, возможно, вспоминал.
— Где вы находитесь? — спросил он.
— В Берлине, — сообщила Нина. — Я собираюсь возвращаться домой и хочу с вами попрощаться.
— Погодите прощаться, — сказал он. — Я завтра же буду у вас. У меня есть для вас важное сообщение.
— Как? — растерялась Нина. — А я уже расплатилась...
— Прекрасно,— сказал он.— Переезжайте в другой отель и перезвоните мне через полчаса. Завтра в это же время вы поедете домой, будьте уверены.
Нина сделала все, как он сказал: переехала в другой отель, позвонила ему снова и пообещала никуда не выходить из номера, пока он не появится утром.
Но он появился раньше. Она еще не легла, сидела в кресле в халате и смотрела по телевизору французскую программу, радуясь тому, что понимает хоть одно слово из пяти. В дверь постучали, и она крикнула на английском, чтоб входили, забыв, что уже закрыла на ночь дверь. Вспомнив, она поднялась и пошла открывать. Перед ней стоял улыбающийся седой «верблюд».
— Вот и я, — объявил он весело. — Можно к вам?
— Заходите,— буркнула Нина.— Я вас ждала завтра утром.
Перед тем как войти, он глянул по сторонам, и это Нину сразу насторожило. Да и веселость его была какая-то противоестественная.
— Что-нибудь случилось? — спросила Нина.
— Кое-что, кое-что, — сказал он, проходя в комнату и устраиваясь в кресле, в котором только что сидела она.— Ага, — отметил он, глянув на телевизор, — значит, язык вы уже начали понимать, не так ли?
— Чуть-чуть, — сказала Нина.
— Вы садитесь, садитесь, — сказал ее гость, усмехаясь. — У нас с вами будет серьезный разговор.
Нина запахнула халат и села на диван.
— Может, выключить телевизор, — предложила она.
— Пусть работает,— махнул рукой гость из Барселоны. — Так даже удобнее. Вы своего хозяина хорошо знаете?
— Хозяина? — не поняла Нина. — Хозяина гостиницы? Он хмыкнул.
— Нет, не гостиницы. Я имею в виду того человека, который направлял вас на операцию прикрытия. Вы с ним хорошо знакомы?
Нина насторожилась.
— В общем, неплохо... А в чем дело?
— И как его зовут? — спросил седой.
— Феликс Захарович Даниленко,— отвечала Нина. — Разве вы не знали?
Он кивнул.
— Я-то знал, — сказал он. — В том-то и дело, что я единственный и знал. Больше никто. Вы чувствуете?
— Ничего не чувствую, — сказала Нина.
— О вашей связи с Феликсом больше никто не знает, — сказал седой.
— А какое это имеет значение?
— А теперь поговорим о значении,— развеселился гость. — Я должен вас огорчить, дорогая моя. Очень огорчить. Наш общий друг Феликс Захарович Даниленко скоропостижно скончался
Нина мгновенно окаменела, почувствовав где-то глубоко в очерствевшем сердце острый укол боли.
— Когда это произошло?
— Произошло это давно, — сообщил седой. — Чуть ли не в день вашего отъезда. Но известно стало несколько позже. Кто обращает внимание на смерть одинокого безработного пенсионера, а?
Ей стало понятно угрюмое настроение Феликса в день прощания, он-то прощался с нею навсегда. Она предполагала встречу при возвращении, и он не спорил с нею, а сам уже прощался.
— Тем более мне пора возвращаться,— сказала она.— Если бы я узнала об этом раньше, я бы вернулась немедленно. Его убили.
Он посмотрел на нее очень внимательно, и в улыбке, возникшей на его губах, была настороженность.
— Не хотите ли вы мстить за него? — спросил он.
— Во всяком случае, хочу разобраться, — упрямо сказала она.
— Деточка моя,— сказал он сострадательно.— Подумайте сами, что вы такое без своего шефа? Вы просто ничто, пустое место, ноль. Вы понимаете?
— Что вы хотите мне предложить? — спросила Нина.
— Сами можете догадаться, — сказал он. — Я предлагаю вам работать на меня.
Нина не спешила отвечать. В этом предложении был разумный резон, но в поведении ее гостя не было искренности.
— Что я должна буду делать?
— А что вы делали для Феликса?
— Работу, — буркнула она.
