уроженца Тульской губернии, коммивояжера. Судя по лицу хозяина, ему было совершенно наплевать, кто я такой, главное что пятерку за проживание неделю я внес, а стол оплачивался отдельно. Столоваться в этом месте я не собирался. Но с познавательной целью за стол всё же сел, тем паче что знакомые запахи с кухни донесли до моего сведения, что нечто съедобное на кухне есть.
Засаленная поверхность стола отполированная рукавами постояльцев особого доверия не внушала. Поверх неё красовалась застиранная скатерть с замысловатыми пятнами.
Скатерть походила на древнюю карту мира в представлении Птолемея. По этим пятнам какой-нибудь настырный судмедэксперт без сомнения воссоздал бы все незамысловатое меню заведения.
— Половой! Половой!
Рыжая сущность в полосатой жилетке и серым мокрым полотенцем перекинутым по левую руку подошла ко мне.
— Ну? — Спросил он скучным голосом с отсутствующим взглядом. — Чего изволите?
Я кашлянул, разбудить его что ли?
— Мне пожалуй…э…порцию аги-моно и тарелочку суи-моно.
— Чаво?
Ещё минуту и кажется его веснушки посыпятся как перхоть с бледного лица.
— Карасей говорю жареных принеси и тарелку ухи. Уха у вас с чего?
— А?..С судака ушица будет, — кивнул проснувшийся половой.
— Вот и ладненько. Неси.
Но половой с места не тронулся, воткнувшись носом в замусоленную бумажку и держа в пальцах огрызок карандаша.
— Да, хлеба кусок, — продолжил я, истолковав его неподвижность по-своему.
— Водки сколько пить будите?
— Водки? Ах, да…,- я вздохнул, ох уж эта традиция. — Да пожалуй чекушку.
Половой кивнул и наконец-то стронулся с места.
За соседним столом громко чавкали двое в меру упитанных господина. Ели они судя по внешнему виду щи. Щи были горячие, от чего господа усиленно дули на щербатые ложки и с жадностью зачерпывая снизу мисок гущу. Судя по разговору и наполовину опустевшему графину, были это люди солидные не пьянь какая-нибудь. Проезжие по своим делам купцы мелкого пошиба. Хотя внешность обманчива, они вполне могли оказаться и первой гильдии. Торгаши народ сквалыжный и на деньги жадный. Могли и прибедняться, тем паче что в разъездах. Не к чему постороннему люду знать истинный размер капитала.
Когда караси наконец-то доплыли в тарелке до моего стола, я заметил ещё двоих вошедших личностей. Они с порога устремились к стойке хозяина и перекинувшись с ним парой слов искоса глянули на меня. Или мне это показалось? Всюду враги мерещатся.
Однако! Подумал я взламывая дымящегося карася. Рыбина была отменная, жирная, свежая. Только вот жарилась она на масле, которое перевидало уже добрую сотню таких карасей. Прогорклый вкус выдавал его с головой. Но что выдает меня? Думал я увлекшись рыбой и бросая взгляды исподлобья на вновь прибывших. Этих людей я несомненно видел и не далее как сегодня. 'Папаши' карманника. Это они. Но какого черта им от меня понадобилось? Не ужели пришли требовать сатисфакцию за вывихнутую ручонку мальчонки. Вроде и не калечил я его?
Хозяин заведения меж тем завел граммофон и царственным движением водрузил на него пластинку. Это что-то новенькое? Граммофон насколько я мог судить по теперешнему времени вещь сказочно дорогая, и не простая в эксплуатации. Некоторые выставляли напоказ заведомо нерабочие экземпляры, дабы повысить статус заведения.
Этот оказался вполне функционирующий. Двое у стойки неспешна опрокинули по стопарику водки и медленно двинулись в направлении моего стола. Купцы как раз сидящие передо мной, восприняли их на свой счет и явно напряглись.
— Жила была блоха! — Сакраментально выдала пластинка.
Ух, ты! Удивился я. Федор Иванович поет, не иначе.
— Ну что фраер добегался? Ты хоть знаешь на кого руку поднял, тля?!
— На кормильца вашего.
Уточнил я не поднимая глаз, но заметив меж тем, что скользнувший за стол напротив меня что-то там в руке под столом держит. И это что-то направлено мне в живот.
Дружок подсевшего за мой стол гостя к нам не присоединился, а прошел мимо и поднимался по скрипящей лестнице на второй этаж в номера. Что мне крайне не понравилось. Грабят сволочи средь бела дня. И хозяин трактира с ними заодно.
Музыку поставил, чтоб шума на улице слышно не было. Значит шум ожидался.
— Что у бедняжки рука болит? Самим шустрить фраеров по карманам кишка тонка?
— Какая рука? — Удивился грабитель. — Ты что ещё за ком с горы, чтоб на пахана вякать?
Гастролер паршивый!
— Стоп! Ты чего несешь? Мелочь эта ваша, карманных дел мастер — пахан?
Или я чего-то не понимал, или говорили мы о разных людях. До бандита наконец дошло.
До меня тоже.
— Митрофан Палыч стало быть?
— Усек значит? Наказать тебя надо за наглость и недогадливость.
Ухмыльнулся крысеныш. Он явно нервничал и предмет его в руке был весомый, потому как напрягалась рука. Это явно не нож. Фигура второго, проводившего обыск в моём чемодане появилась наверху у балюстрады. Он выразительно пожал плечами и отрицательно замахал головой. Конечно, ничего ценного ему найти не удалось.
— Рыжовьё гони и деньги, что у пахана взял.
Я неуклюже полез якобы в карман за деньгами и тут же зацепил и опрокинул тарелку с ухой на бандита. Началось веселье. Из желтого латунного цветка граммофона доносился знаменитый бас.
— Люди гибнут за метал! Люди гибнут за метал! Сатана там правит балл, там правит балл!
Нельзя сказать, что путешествуя в прошлое я ни разу не пытался что-то коренным образом в нем изменить. Причем так, чтобы изменение это повлекло к глобальным последствиям в будущем. В своё время мне было доподлинно известно, что на Гитлера было совершенно сорок покушений, которые он мистическим образом избегнул. А сколько неизвестных? Сколько не дошедших до сведения историков? Не запротоколированных, не отмеченных ни в одном документе? До этого момента я ещё не дошел, но шанс был. Но тогда на фронте, когда я просто воевал как мог и знал, что Гитлер отравится в начале мая 45. Но тогда в конце тридцатых и начала сороковых без снайперской винтовки нечего было и думать подобраться к окруженному охраной фюреру. А сейчас, в первую мировую? Мне позарез надо было найти на Западном фронте рядового первой роты 1бого Баварского резервного полка связного штаба и в штыковой атаке вколотить его в землю по самую маковку!
Но это надо сделать в октябре 14ого года, потом его переведут. Потом он отлежится с липовым ранением и получит железный крест и звание ефрейтора, за то, что якобы взял в плен 15 французов. Но как же мы хотели всем миром наградить его деревянным!
Этот шанс я смаковал с тех самых пор когда Андрюшка Харитонов принес нашу медсестричку Танюшку исколотую штыками так, что кишки её волочились по земле, сзади за Андрюхой. А он шел сам не свой еле переставляя ноги и не соображал, что она давно умерла. С тех самых пор…Когда увидел живые скелеты детей в концлагере. С тех самых пор…Когда обмороженный, вымокший в болоте и пролежавший сутки на снегу под обстрелом сержант Епихин принес всё-таки карту с отметками танковых передвижений противника и умер тут же, до медсанбата не донесли. С тех самых пор…Когда все или почти все кого я знал и любил — умерли, погибли под пулями, сгинули в болотах, не вернулись с рейдов по фашистским тылам. А сколько калек? Сколько людей спятивших от ужасов войны и так и не пришедших в себя. Это я осознал пройдя войну сам. Прочувствовав, что значит самому, видеть, слышать, осязать запах крови и смерти…
Скрутив самокрутку из трофейного самосада, я в очередной раз закурил.
Трактир под номером 43 остался где-то в километре справа от меня. Там же остались два трупа уркаганов и насмерть перепуганный трактирщик. Купцы во время заварушки слиняли с завидной скоростью.
