неумолчно рокотали барабаны, поскрипывали тимберсы, ударяли в борт волны. Усталый мозг терзали галлюцинации, которые никак не хотели оставить меня в покое. Обрывки разговоров. Случайные фразы. Лица. Тысяча моментов времени. Миллион лиц. Но ситуация неизменно повторялась: суть спора, который велся на бесчисленном множестве языков, сохранялась в неприкосновенности.
Лишь когда я встал с койки, голова моя прояснилась. Поразмыслив, я решил подняться на палубу.
Кто я такой? Откуда это ощущение, будто я навеки обречен скитаться из эпохи в эпоху, возрождаясь к жизни всякий раз для одного и того же? Какую шутку, какую злую шутку сыграли со мной космические силы?
Ночной ветерок холодил лицо. Прорехи в легком облачном слое располагались столь причудливым образом, что проникавшие сквозь них лучи луны выглядели спицами некоего гигантского колеса. Казалось, Господня колесница, прорвав покров облаков, нашла опору в более плотном воздухе ниже.
Я бросил взгляд на реку и увидел, что в воде отражаются облака; я увидел, как они разошлись, освобождая дорогу луне. Эта луна ничуть не отличалась от той, за которой я наблюдал в бытность Джоном Дейкером. Бледная и холодная, она с довольной усмешкой взирала на выходки и выкрутасы обитателей той планеты, вокруг которой обращалась. Сколько она видела катастроф, бессмысленных крестовых походов, войн, сражений и смертей?
Облака снова сомкнулись, и воды реки потемнели, словно говоря, что мне никогда не найти ответа на мои вопросы.
Я перевел взгляд на берег. С обеих сторон нас окружал густой лес. Темные верхушки деревьев вырисовывались на фоне чуть более светлого неба. Изредка подавали голос ночные животные. В их жалобных криках мне слышались страх и тоска одиночества. Вздохнув, я оперся на поручень и уставился на воду. Весла поднимали фонтаны серых брызг.
Надо свыкаться с мыслью, что мне вновь предстоит бой. Вновь? Разве я сражался когда-либо прежде? Что скрывают мои размытые воспоминания? Что означают мои сны?
Проще всего было бы предположить (как наверняка поступил бы Джон Дейкер), что я сошел с ума. Моя фантазия разгулялась. Быть может, Джон Дейкер — еще один фантом, порожденный больным сознанием?
Мне вновь предстоит сражаться.
Тут ничего не поделаешь. Я смирился с отведенной мне ролью и потому должен доиграть ее до конца.
Лишь когда закатилась луна и небо на востоке посветлело, смятенные мысли отступили.
У меня на глазах встало солнце: огромный алый диск торжественно поднялся над горизонтом, как будто пожелал узнать, откуда исходят звуки, что потревожили его покой, — рокот барабана и скрип весел в уключинах.
— Не спится, князь Эрекозе? Ждешь не дождешься битвы?
Только Каторна с его насмешками мне сейчас и не хватало.
— Интересно, кому я мешаю, наблюдая за восходом солнца? — бросил я,
— И за закатом луны, — прибавил Каторн. Тон, каким он произнес эти слова, заставил меня насторожиться. — Я погляжу, тебе по нраву ночная пора, князь Эрекозе.
— Не спорю, — отозвался я важно. — Лишь ночью мы можем без помех предаваться размышлениям.
— Да, ты прав. Кстати сказать, в тебе есть нечто общее с нашими врагами.
Я резко повернулся и окинул его гневным взглядом.
— Что ты имеешь в виду?
— По слухам, элдрены тоже предпочитают ночь дню.
— Значит, нам повезло, князь, — проговорил я, — ведомые мною, наши воины будут крушить элдренов и при свете, и в темноте.
— Надеюсь, что так.
— Почему ты не доверяешь мне, князь Каторн?
Он пожал плечами.
— С чего ты взял? Мы же дали друг другу слово.
— Я помню.
— И я не забываю. Не беспокойся, в битве мы будем заодно. Подозрения подозрениями, но ты — мой командир, и я повинуюсь тебе.
— Тогда я прошу тебя: оставь свои подковырки. С их помощью ты ничего не добьешься.
— Ты зря так думаешь, князь Эрекозе. Никого особо не задевая, я между тем облегчаю душу.
— Я принес обет служить человечеству, — воскликнул я. — Я буду биться за короля Ригеноса. Мое бремя, князь Каторн, и без того тяжело.
— Искренне тебе сочувствую.
Я отвернулся. Кажется, я чуть было не сморозил глупость. Подумать только, я собрался просить Каторна о снисхождении, жалуясь на бесчисленные заботы!
— Благодарю, князь Каторн, — холодно проговорил я. Река сделала очередной поворот, и, мне показалось, впереди мелькнуло море. — Приятно, когда тебя понимают.
Я хлопнул себя по щеке. На корабль опустилось облако мошкары.
— Откуда их столько, таких кусачих?
— На твоем месте, князь, я бы избавил себя от их домогательств, — заметил Каторн.
— Пожалуй, так и сделаю. Пойду вниз.
— Доброго утра, князь.
— Доброго утра, князь Каторн. Он остался стоять на палубе.
Сложись обстоятельства по-иному, подумалось мне, я бы его убил.
Судя по всему, Каторн будет лезть вон из кожи, чтобы покончить со мной. Неужели Ригенос был прав, неужели Каторн, завидуя моей воинской славе, еще ревнует ко мне Иолинду?
Умывшись и надев доспехи, я немного успокоился и решил не изводить себя никчемными домыслами. Услышав крик рулевого, я поднялся на палубу — посмотреть, что случилось.
Показался Нунос. Мы столпились на носу корабля, торопясь увидеть воочию прославленный в сказаниях город. От блеска башен, которые на самом деле были сверкающими, у нас заболели глаза. Город лучился светом; его окружала серебристая аура, испещренная сотней других цветов и оттенков, начиная от зеленого с фиолетовым и кончая розовым, лиловым, желтым и красным. Цвета перемигивались между собой в ярком свечении, которое возникало из сияния мириадов самоцветов.
А за Нуносом раскинулось море. Тихое и спокойное, оно нежилось в лучах утреннего солнца.
Город приближался, и речные берега расходились все шире. Наш корабль вошел в устье реки. Мы старались держаться правого берега, — того, на котором стоял Нунос. Среди лесистых прибрежных холмов изредка попадались деревушки. Некоторые из них являли собой очаровательное зрелище, но не шли ни в какое сравнение с великолепием Нуноса.
Над головами послышались крики чаек. Шумно хлопая крыльями, птицы расселись на мачтах и тут же затеяли свару — наверно, из-за того, кому где сидеть.
Барабанный бой стал реже; войдя в гавань, мы потихоньку начали табанить. Остальные корабли не пошли за нами, а бросили якорь. Они присоединятся к нам позже, когда лоцман определит им место стоянки.
Медленно продвигаясь вперед, мы подняли над нашей ладьей штандарты короля Ригеноса и мой собственный — серебряный меч на черном поле.
Толпа на берегу, которую сдерживали солдаты в стеганых кожаных куртках, заволновалась и зашумела. Мы пришвартовались и бросили сходни. Едва я ступил на берег, толпа загудела, произнося нараспев одно и то же слово. Разобрав, что они поют, я почувствовал себя неловко.
— ЭРЕКОЗЕ! ЭРЕКОЗЕ! ЭРЕКОЗЕ! ЭРЕКОЗЕ!
Правитель Нуноса принц Бладах торжественно приветствовал нас, но слов его речи совсем не было слышно. Я поднял руку в салюте и даже пошатнулся — так оглушительно взревела толпа. Я едва удержался от того, чтобы заткнуть уши. По заполненным народом городским улицам мы отправились во дворец принца,
