апатией. Парадокс заключался в том, что Элрик терпел выходки Йиркуна из-за своей силы, из-за того, что мог уничтожить Йиркуна в любой момент, когда бы ему этого ни захотелось, А принц продолжал свои нападки потому, что инстинктивно чувствовал; ослабей воля Элрика и прикажи император его убить, значит, он выиграл. Другими словами, положение пренеприятнейшее, и Дайвим Твар порою горько сожалел, что оказался в нем замешан. Однако верность его королевской линии Мелнибонэ и личная привязанность к Элрику пока пересиливали. Время от времени в голову ему приходила мысль об убийстве Йиркуна, но он тут же ее отметал. Могучий чародей, принц Йиркун, несомненно, загодя узнает о любом замышляемом покушении на свою жизнь.
— Принцесса Киморил, — сказал Дайвим Твар, — нам остается только молить, чтобы принц Йиркун однажды подавился собственной яростью.
— Я согласна с тобой, Правитель Драконьих Пещер.
И они вдвоем покинули залу.
Свет раннего утра коснулся высоких башен Имррира, и они замерцали, заискрились, каждая по- своему, в первых лучах солнца. Розовый, желтый, багровый, бледно-зеленый, белый, золотистый, голубой, коричневый, лиловый, оранжевый — бесчисленное множество цветов и оттенков. Двое всадников выехали из ворот Призрачного Города и помчались прочь от его каменных стен к сосновому бору, где среди деревьев словно ненадолго прикорнула уходящая ночь. По веткам скакали белки, лисы возвращались в норы, пробовали голоса птицы, цветы раскрывали свои лепестки, наполняя воздух дивным ароматом. Над некоторыми из них уже кружили насекомые. Эта сельская умиротворенность составляла разительный контраст с жизнью расположенного неподалеку города и, по-видимому, повлияла как-то на мысли одного из всадников, который спешился и сразу погрузился по колено в море голубых цветов. Теперь он вел коня за собой в поводу. Другой всадник — вернее, всадница, ибо это была женщина, — остановила свою лошадь, но спешиваться не стала. Опершись на луку высокого мелнибонэйского седла, она улыбнулась мужчине, своему возлюбленному.
— Элрик, ты не хочешь уехать подальше от Имррира?
Он улыбнулся ей в ответ.
— Сейчас-сейчас. Мы так быстро ускакали, что у меня не было времени собраться с мыслями.
— Как тебе спалось?
— Наверно, неплохо, Киморил, хотя если мне что и снилось, то я ничего не помню. Да еще этот Йиркун.
— Ты думаешь, он замыслил одолеть тебя с помощью волшбы?
Элрик пожал плечами.
— Замысли он что-нибудь на самом деле серьезное, я сразу о том узнаю. Ему известна моя сила. Вряд ли он прибегнет к колдовству.
— Но у него есть основания сомневаться в том, что ты воспользуешься своей силой. Он так давно тебя донимает, что удивительно, как это до сих пор не испытал твоего волшебства, хотя терпение испытывает день за днем.
Элрик нахмурился.
— Пожалуй, ты права. Но, я думаю, он наберется решимости не сегодня и не завтра.
— Он не успокоится, пока не погубит тебя, Элрик.
— Или пока не погибнет сам. — Элрик наклонился, сорвал цветок и улыбнулся. — Твой брат склонен к крайностям, Киморил. Как слабый ненавидит слабость!
Киморил поняла, что он имел в виду. Спешившись, она подошла к императору. Ее тонкое голубое платье удивительно гармонировало с цветами вокруг. Элрик протянул ей цветок, она приняла его, поднесла к губам и поцеловала.
— И как сильный ненавидит силу, любимый! Хотя Йиркун мой родич, я вот что посоветую тебе: используй против него свою силу.
— Я не могу убить его. Не имею права, — на лице Элрика появилось привычное задумчивое выражение.
— Так изгони его.
— Для мелнибонэйца изгнание означает смерть.
— Но ты же сам говорил о путешествии по землям Молодых Королевств.
Элрик рассмеялся, но в смехе его слышалась горечь.
— Я не истинный мелнибонэец, если верить Йиркуну и тем, кто повторяет его слова.
— Он ненавидит тебя из-за твоей задумчивости. Но таким был и твой отец, однако никто не станет отрицать, что правил он, как должно.
— Мой отец не допускал, чтобы его думы влияли на государственные дела. Он правил по- императорски. Я должен признать, что из Йиркуна вышел бы неплохой правитель. Ведь возможность возродить величие Мелнибонэ еще не утеряна. Стань Йиркун императором, он покорил бы весь мир и бросил его к подножию Рубинового Трона. А разве не этого жаждет большинство моих подданных? Так вправе ли я мешать им?
— Ты вправе делать все, что сочтешь нужным, ибо ты император. Я говорю за всех, кто хранит верность тебе.
— Быть может, они хранят верность не тому, кому надо. А если Йиркун прав и я навлеку гибель на Драконий Остров? — алые глаза Элрика не отрываясь глядели на девушку. — Предположим, я умер, едва появившись на свет. Императором становится Йиркун. Отвратит ли это удар Судьбы?
— От Судьбы не уйдешь. Все, что случается, случается по ее воле — если, конечно, Судьба существует и если поступки одних не есть всего лишь реакция на поступки других.
Элрик глубоко вздохнул, и ироничная улыбка тронула его губы.
— По обычаям Мелнибонэ, Киморил, ты заслуживаешь прозвища еретички. Пожалуй, будет лучше, если мы расстанемся.
Девушка рассмеялась.
— До чего же похоже на моего братца! Ты проверяешь мою любовь, мой господин?
— Нет, Киморил, — ответил он, снова усаживаясь в седло, — но мне хотелось бы, чтобы ты сама проверила ее, потому что, мне кажется, за ней стоит трагедия.
Одним движением оказавшись в седле, Киморил улыбнулась и покачала головой.
— Ты во всем видишь перст Судьбы. Неужели нельзя просто радоваться тому хорошему, что у нас есть? Ведь его так немного, о господин мой.
— В этом я с тобой согласен.
Вдруг вдалеке послышался топот копыт. Молодые люди обернулись. Среди деревьев мелькали желтые одежды стражников, от которых влюбленные ускакали, желая побыть наедине.
— Вперед! — крикнул Элрик. — Через лес вон к тому холму. Там им ни за что нас не найти.
Они пришпорили коней, в мгновение ока миновали пронизанные солнечными лучами бор, перемахнули через холм и очутились на равнине, поросшей густым кустарником, чьи сочные ядовитые плоды отливали столь густой синевой, что ее бессилен был рассеять и свет дня. На Мелнибонэ росло много подобных кустарников и трав, и некоторым из них Элрик обязан был жизнью. Другие, которыми пользовались для приготовления колдовских отваров, посажены были еще в незапамятные времена. Но теперь редкий мелнибонэец отваживался покидать стены Имррира. Лишь рабы шныряли по острову, выискивая корни и ягоды, которые повергают человека в чудовищные или бесконечно прекрасные сны; эти сны служили одним из излюбленных развлечений мелнибонэйской знати. Мелнибонэйцев всегда привлекали призраки, порожденные их сознанием и воплотившиеся в сновидениях, именно из-за этого их пристрастия получил Имррир прозвание Призрачного Города. Даже рабы жевали ягоды, чтобы забыться, и потому ими легко было управлять, ибо они не желали разлучаться со своими снами. Лишь Элрик отказывался — быть может, потому, что он и так пил отвар за отваром и настой за настоем, чтобы просто остаться в живых.
Стражники безнадежно отстали. Влюбленные добрались до утесов. Не очень далеко внизу ярко искрилось и обдавало пеной белый прибрежный песок море. В чистом небе кружили чайки. Их приглушенные расстоянием крики придавали лишь большее очарование тому чувству умиротворения, которое испытывали сейчас Элрик и Киморил. В молчании молодые люди свели коней по крутой тропке на берег и привязали их
