быть может, даже вовсе не в пространстве, а в каких-то измерениях, где естественная эволюция не могла бы отразиться на нем.
И так в свойственной ему задумчивости он продолжал держать путь на Барбарт и к следующему дню въехал в симпатичный пальмовый лес, золотисто-зеленый под мягкими солнечными лучами, тихий и душистый. Припрыгивающий ход Импульса сменился на какой-то веселый, когда они объезжали подушки мха на затененных участках меж тоненьких пальм, раскачивавших листьями под порывами внезапно налетевшего ветра.
Он слез на землю и лег на пушистую кочку мха, с удовольствием расслабившись, вдыхая ароматы, принесенные ветром. В воображении замелькали бессвязные образы, он услышал голос сестры, звучный голос Хронарха, который объявлял об отказе ему в работе в Доме Времени — работе, на которую он рассчитывал по праву: разве не брат его деда был предыдущим Хронархом? Виделась ему изгибающаяся в нескольких измерениях Башня Времени, это чудо — творение древнего архитектора, расцвеченная, со странными, как бы двигающимися углами и изгибами. Потом он заснул.
Проснулся он ночью, Импульс издавал характерные ухающие звуки, стараясь разбудить его. Сонный, он забрался в седло, устроился поудобнее, достал и приторочил к седлу фонарь и пустился в путь через лес, и пальмы в холодном свете фонаря казались сетью, сплетенной из черных двигающихся нитей.
Наутро он увидел низкие дома Барбарта, лежавшего в окруженной живописными холмами долине. Над домами возвышалось сооружение из полированной меди, блестевшей, как дорогое красное золото. Он сразу задумался о его назначении.
Дорога стала хорошо видна — твердая протоптанная тропа, извивающаяся между поросшими мхом пригорками. Она вела к городу. Через некоторое время послышался глухой топот: к нему приближался всадник. Мыслитель насторожился — ведь он почти ничего не знал о Барбарте и его обитателях — и, придержав Импульса, изготовил копье.
К нему приближался молодой человек, длинноволосый, приятной наружности, одетый в короткий голубой камзол одного цвета с его глазами. Восседал он на тяжелом старом морже. Он остановил моржа и со снисходительной улыбкой посмотрел на Мыслителя.
— Чужестранец, — сказал он приветливо, — приятное утро, не так ли?
— Да. И приятная страна, в которой вы живете. Это город Барбарт?
— Конечно, Барбарт. Другого здесь поблизости нет. А ты откуда?
— Из Ланжис-Лиго, что у моря.
— Я считал, люди из Ланжис-Лиго никогда не путешествуют на большие расстояния.
— Я первый. Меня зовут Мыслитель-со-шрамом.
— А меня Домм, и я приветствую тебя и приглашаю в Барбарт. Я проводил бы тебя, если б не наказ матери нарвать трав среди пальм. Я и так, боюсь, опаздываю. Какое, интересно, у нас сейчас время?
— Время? Как какое — настоящее, конечно.
— Ха-ха! Я спрашиваю, какой час.
— Какой «час»? — удивился Мыслитель.
— Да нет, это я спрашиваю.
— Боюсь, я не совсем понимаю местные выражения, — вежливо сказал Мыслитель. Он был в замешательстве. Вопрос парня и в первый момент показался странным, а теперь и вовсе непонятным.
— Не бери в голову, — улыбнулся ему Домм. — Я слышал, у вас в Ланжис-Лиго своеобразные обычаи. Ну, не стану тебя задерживать. Езжай этой дорогой, и ты будешь в Барбарте меньше, чем через час.
Опять этот «час». Может, здесь лига делится на часы? Он прервал свои размышления и пожелал юноше на прощание «густой крови».
Дома в Барбарте были украшены мозаикой, а располагались они в строго геометрическом порядке вокруг прямоугольной центральной площади, где возвышалось башенное устройство из полированной меди с какими-то рядами, кружками, завитушками. В центре устройства размещалась большая круглая пластина, разделенная на двенадцать частей, а каждая из двенадцати — еще на пять. Из центра исходили два указателя, один чуть короче другого; как заметил Мыслитель, они медленно двигались. Проезжая через город, он заметил везде воспроизведенные изображения этого устройства. Он пришел в конце концов к выводу, что это было какое-то священное сооружение или геральдический знак.
Барбарт показался ему приятным местом, хотя и беспокойным. Особенно отчетливо атмосферу города передавала буйная рыночная площадь, где мужчины и женщины носились от прилавка к прилавку, крича друг на друга, ворочая рулоны ярких тканей, перебирая несоленые овощи и фрукты, щупая мясо, приглядываясь к сладостям, — и все это среди постоянного гула голосов торговцев, расхваливающих свои товары.
Полюбовавшись этой картиной, Мыслитель направил тюленя дальше и наткнулся на одной из прилегающих к рынку площадей на таверну. В центре этой небольшой площади находился фонтан, а рядом — вынесенные на улицу столы и скамейки. Мыслитель сел за столик и назвал свой заказ полной девушке, подошедшей к нему.
— Пиво? — спросила она, скрестив на груди свои пухлые загорелые руки. — У нас мало пива, и оно дорогое. Есть персиковое вино, это дешевле.
— Хорошо, принеси, — согласился он, потом повернулся к фонтану и стал с удовольствием рассматривать его тонкие струи, хотя вода вовсе и не имела запаха соляного раствора.
Из тени таверны появился мужчина с высокой кружкой в руке, привлеченный, вероятно, странным акцентом Мыслителя, остановился и с дружелюбным выражением на лице стал рассматривать его.
— Откуда ты, путешественник? — спросил он.
Мыслитель ответил. Видно было, что барбартец удивлен. Он присел на соседнюю скамейку.
— Ты второй посетитель из дальних мест на этой неделе. Другой был посланцем с Луны. Они, знаешь ли, здорово изменились, эти луняне. Высокие, тонкие стали, как пальмы, красивые лица. Одеваются в металлические ткани. Он сказал, что летел к нам много недель…
Когда барбартец вторично упомянул неизвестное слово «неделя», Мыслитель повернул к нему голову и посмотрел на него.
— Извини меня, — начал он, — но мне, чужестранцу, занятно слышать некоторые здешние слова. Что вы имеете в виду под словом «неделя»?
— Ну… неделя… семь дней — что ж еще?
Мыслитель вежливо улыбнулся:
— Ну вот, пожалуйста. Другое слово — «дни». Что это такое — «дни»?
Барбартец почесал затылок, сморщил лицо. Это был человек средних лет, сутуловатый, одет он был в просторную одежду из желтой ткани. Он поставил кружку и поманил Мыслителя рукой.
— Пойдем со мной, я тебе все покажу.
— Это доставит мне большое удовольствие, — с благодарностью сказал Мыслитель. Он допил вино и позвал девушку. Когда она подошла, он попросил ее присмотреть за его конягой, а также приготовить ему постель, поскольку он проведет здесь следующее темное время.
Барбартец представился, звали его Мокоф. Он взял Мыслителя за локоть и повел через квадратные, треугольные и круглые площади, образованные домами, пока они не пришли наконец на большую центральную площадь, где оказались перед тем необыкновенным пульсирующим устройством из блестящей меди.
— Эта машина дает городу жизнь, — сказал Мокоф. — Она также регулирует наши жизни. — Он указал на диск, который Мыслитель видел раньше. — Знаешь, мой друг, что это такое?
— Нет. Боюсь, что нет. Ты не мог бы объяснить?
— Это устройство называется «часы». Оно измеряет отрезки дня, каждый отрезок называется «час». — Он остановился, видя, что Мыслитель в растерянности. — Иначе говоря, оно измеряет время.
— А-а! Наконец-то понял. Однако это странно, оно же не может измерить большое количество времени при таком маленьком круге. Как же поток времени?
— Мы называем период солнечного света «день», а период темноты — «ночь». И каждый делим на двенадцать часов…
— Тогда период солнечного света равен периоду темноты? Я всегда думал…
