была. Но неизменного в природе нет. Расклад сил в столице изменился, кто следит за внешними событиями, должен был понять. Такая вероятность была учтена еще в начале эксперимента, потому нам всем и обещали долговременность командирского правления. Мы… немного не успели. Не успели сделать Город финансово независимым. И не успели прийти к власти обычным путем — через выборы и назначения. Так что на сегодня ситуация такова: Город должен перейти в административное подчинение даже не Сортировочной, а Руднику. Там у них есть какой-то городок, при нем администрация… но дело не в администрации, а в деньгах, которые крутятся при Руднике. Рудничным боссам командирские дела не нужны. Честно говоря, мы им так насолили, что они нас сожрут, даже если подчиняться будем не им, а Сортировочной.
— А не подавятся?
— Боссы? Они, может, и подавятся. Но они представляют одновременно и государство. То есть: армия, милиция, финансы, топливо, энергия, транспорт и связь — и многое другое. Так что думаю — не подавятся. Объект космических войск по соседству Руднику сильно мешает. Мягко говоря. А жизнь такова, что если они не съедят нас, то мы загрызем их. Боевым пятеркам надоело отбиваться от внимания разных… структур. Сейчас Город уже представляет лакомую добычу, особенно его наукоемкие производства. Один завод дельтапланов чего стоит… А Городу нужны энергетические ресурсы Рудника, например, и смена трудовых отношений, потому что иначе мы с рудничными рабочими не справимся и вылетим на первых же выборах. Рудник был следующей целью командирского корпуса…совсем недавно. А сейчас под ударом мы сами. И нам надо решить, как жить дальше.
Воцарилось подавленное молчание. В своем упоении Городом мы как-то подзабыли, кто мы такие. Кроме, естественно, боевых пятерок. Они-то всегда в секретных делах.
— Наше будущее решится в столице, — подал голос кто-то благоразумный.
Ага, это Смирнов, из операторов зеленой зоны. Хороший парень.
— Гробов вылетел туда, — сообщил Кузьмин. — Хотя ему и не советовали. Он, конечно, будет биться за Город до последнего патрона. Но это непросто. Что им наши идеи о Едином Коллективе, они про него и не слышали. У них там политика.
— Капитан Раскин?…
— Капитан Раскин также бьется, — подтвердил Кузьмин. — Сообщил нам печальные новости и убыл на личный фронт. Не бойтесь, генералы в строю!
— А нам что делать? — подал кто-то голос.
Володя устало потер виски.
— Работать, — предложил он. — Хорошо работать! И думать. Всем. До общего собрания немного осталось. Надеяться и верить. Не забывайте, это наш Город, ему без нас не жить. Аналитическая группа будет думать тоже.
Командиры поняли намек и стали расходиться по местам. Остался благоразумный и проницательный Смирнов, видимо, думал, что будет продолжение дискуссии. Но мы сидели в молчании. Что обсуждать, если осталось только верить, надеяться и ждать? И работать! Смирнов повздыхал, потом углядел что-то на мониторах и умчался в заповедник гонять обнаглевшую молодежь. До чего докатились, пьют прямо перед камерой слежения! Наверно, не знают, что у нас под каждым кустом телеглаз. Наверняка не знают. У нас следящие устройства очень маленькие, заметить их сложно без привычки, да к тому же в Городе стоят обманки — огромные черные трубы теленаблюдения. Ребятки их бьют, но они ж и так не работают, потому что муляжи. Зато настоящие системы слежения остаются в целости… А, все равно уроды! Что, если муляжи, так и ломать можно?!
Володя грустно глянул на друга:
— А помнишь, как все начиналось?
Гафаров бледно улыбнулся в ответ. Конечно, он помнил! Мы все помнили. Тот день, изменивший наши судьбы, навсегда в памяти у каждого командира. Мы, толпа очень разных по возрасту и жизненному опыту людей, стояли на склоне вот этого самого холма с грудой скал на вершине, где сейчас сияет наш Город. Помню, я тихо удивлялся: море таежное кругом, а здесь раскинулась этакая миниатюрная степь, ветер гнет ковыль прямо у ног…
Перед нами стоял здоровенный дядя, могучая грудь распирала экип-форму сборной страны по боксу. Это сейчас Гробова не увидишь без дипломатического фрака, а тогда он был свой! Он страстно говорил и резко махал рукой — а лицо было уверенным и спокойным. Мы ему тогда верили…
Он говорил, что на этом месте под нашими руками стремительно вырастет город-сказка, весь в апельсиновых садах. И вот тогда, в светлом послезавтра, свободные от проклятого быта, мы станем создавать нечто невиданное доселе в этом мире — Единый Коллектив гуманистического общества. Вся мощь космической науки, все ресурсы надгосударственной системы будут предоставлены нам! Нечто более великое, чем чудо технического прогресса, являлось нашей целью. Здесь, скрытое серым морем тайги, должно родиться первое в мире общество гуманистического типа. То, что даже еще не предсказано. Наше светлое послезавтра.
Мы ему поверили. М-да… а рядом с Гробовым стоял и оценивающе разглядывал нас своими узенькими глазками простой милицейский капитан, гарант прочности нашей веры, наш будущий бог-создатель, дьявол наказующий, палач, чудовище и отец родной капитан Раскин…
И закипел под нашими руками ажур-бетон, заползали монтажные краны-пауки, застучали вереницы составов от Сортировочной — как это было восхитительно тяжело!
А потом стало тяжелее. Приехали ученые. Как же они растерялись, увидев после тесноты своих лабораторий и полигонов гигантские пустые кольца Города! С чего начинать, за что хвататься? Помнится, профессор Нецветаев забился в истерике, когда понял, что землю для его любимых апельсиновых садов придется везти поездом неизвестно еще откуда, а в самих апельсиновых садах — зимние температуры, потому что еще не смонтированы системы отопления. И не просто не смонтированы, а даже еще и не разработаны, и ведущие специалисты по теплу стоят рядом, таращатся на стены многометровой толщины и не могут сообразить, как же и чем все это обогревать…
У ученых единого руководства, естественно, не было, и как-то получилось, что все пришлось организовывать, решать и утрясать опять же командирам, потому что мы были единственной группой, хорошо представлявшей Город — ведь сами же строили!
Братство противных, капризных ученых и энергичных вездесущих командиров сложилось постепенно, зато приобрело стальную прочность. Это как разум и руки. Хотя… сейчас Город работает как идеальные часы только потому, что командиры давно сравнялись в знаниях с учеными-разработчиками. Володя Чученов, например, вообще перешел в инженеры-конструкторы на завод дельтапланов…
— Главный вопрос — стоит ли продолжать работу по созданию Единого Коллектива, — неожиданно сказала Лена. — У меня, например, тупик.
Мы слегка обалдели. Голос у Лены удивительный. Одарена девочка выше всякой меры. Ей бы не оружейные системы разрабатывать, а собирать награды на мировых конкурсах певцов. Но она не поет, и даже говорит редко — и вовсе не потому, что смущается. Лена — снайпер боевой пятерки Кузьмина. Об ее непоколебимое спокойствие можно расшибать гранитные валуны. Она всегда действует целеустремленно, логически выверенно, и решение большинства проблем не доходит до стадии сомнений и неуверенности. Лена Елисеева никогда не позволила бы себе зайти в тупик!
— Мы же действуем, как каратели, — слегка порозовев, пояснила она. — Стреляем, выселяем, заставляем. Почитайте рапорты, ничего другого не найдете. Но нельзя же в светлое будущее загонять силой! В истории сколько раз уже такое было, да у нас и собственного опыта хватает — силой не получится! А как по-другому, я не знаю! И не знаю, где и от кого узнать. И от ученых ничего вразумительного не услышала…
М-да. Это она верно сказала. Ученых самих пришлось организовывать, вдохновлять и приобщать к яркой командирской жизни. И как это было тяжело, все хорошо помнят.
— Это главный вопрос, — кивнул Кузьмин. — Согласен.
Мы переглянулись. Желания спорить не обнаружилось. Конечно, я мог бы уточнить и поправить, но зачем? Основное Лена выразила верно, а по мелочам мы давно отучились бодаться. У капитана Раскина были простые, но эффективные методы воспитания немногословности — кроссы, например…
