необходимости делать выбор. И Ельцин использовал подаренную ему судьбой и группой политических авантюристов ситуацию на всю тысячу процентов.
Глава 11. День беды
В конце июля в Москву прилетел президент США Джордж Буш, теперь уже надо добавлять — старший. Визит был непродолжительным — три или четыре дня, переговоры, обеды, встречи. Первого августа Буш давал прием в честь М. С. Горбачева в особняке американского посольства, известном как Спасо-хауз. Как всегда в таких случаях, было приглашено все советское руководство. Был на приеме и Нурсултан Назарбаев, задержавшийся в Москве после ново-огаревских посиделок.
Поздоровавшись, я увлек его в ту часть помещения слева, где есть комната, напоминающая эркер или большое углубление в стене круглого зала. В глубине этой комнаты стоял черный кожаный диван, на котором одиноко томилась Е. Г. Боннэр. Мы представились, поприветствовали ее и отошли в сторонку.
— Нурсултан Абишевич, — обратился я к Назарбаеву, — завтра Михаил Сергеевич улетает в отпуск, Лукьянов уже в отпуске, а дата подписания Союзного договора так и не назначена. Поговори, пожалуйста, с Горбачевым, тянуть нельзя, против договора явно разворачивается агитация.
— Сейчас Ельцин приедет, мы вдвоем с ним с Михаилом Сергеевичем поговорим. Ты прав: тянуть нельзя, и так-то кое-как его согласовали.
Когда приехал Ельцин и поздоровался со всеми, Назарбаев действительно отвел его в сторону? и они договорились обратиться к Горбачеву с предложением назначить конкретную дату подписания Союзного договора.
Одной из самых больших загадок последних дней советской истории, думаю, навсегда останется вопрос, почему Горбачев уехал в отпуск. Он приложил, без преувеличения, колоссальные усилия, чтобы довести до подписания Союзный договор. Он уже имел информацию о том, что готовится некая акция против него — первое предупреждение он получил от американцев еще в конце июня, а затем, от них же через Г. Х. Попова, после завершения работы в Ново-Огареве. И тем не менее спокойно покинул Москву. Был убежден, что никто на такое не решится? Не знал, что делать? Об этом может сказать только он сам. Если может.
Он даже не стал ждать завершения визита Буша, поручил нам с Е. М. Примаковым проводить американского президента и 4 августа улетел в Крым, на объект «Заря», как называлась на языке спецслужб дача в Форосе. Но дату официального подписания нового Союзного договора определил: 20 августа 1991 года, вторник.
В Москве наступила удивительная политическая тишина.
Для меня она была особенно желанной, так как я остался в Кремле, в той его части, где размещался Верховный Совет СССР, «на хозяйстве» и на лишние хлопоты не напрашивался. Почти все депутаты, председатели комитетов и комиссий были в отпусках, Р. Н. Нишанов тоже отдыхал. Я занимался текущими делами, принимал иностранных гостей — Верховный Совет СССР продолжали чуть ли не каждый месяц посещать десятки делегаций, представлявших парламенты зарубежных стран, — но, главным образом, курировал подготовку процедуры подписания Союзного договора. В этой процедуре кроме официальных «депутаций» республик должна была участвовать и депутация СССР, в которую я был включен. Основная нагрузка по оборудованию Георгиевского зала Большого Кремлевского дворца, где должна была проходить церемония подписания, по подготовке сценария легла на Г. С. Таразевича, народного депутата от Белоруссии, председателя Комиссии по национальной политике и национальным отношениям Совета Национальностей, мне оставалось только просматривать подготовленные им предложения.
Однако через неделю, то есть к 10–12 августа, что-то стало меняться. Неуловимые реакции внешней среды, как сказали бы экологи, начали постепенно превращать политическую тишину в тишину перед политической грозой. Нет, не поступало никаких документов на этот счет, не звучали тревожные звонки по самым «защищенным» телефонам, не врывались взволнованные посетители. Просто что-то витало в воздухе.
17 августа, в субботу, проходило очередное заседание политического совета Движения демократических реформ, сопредседателем которого я был вместе с А. Н. Вольским, Э. Я. Шеварднадзе и А. Н. Яковлевым. Была моя очередь вести заседание, мы обсудили вопрос о том, как расширяется движение, с энтузиазмом приняли в его состав и ввели в политсовет В. В. Бакатина. Перед закрытием заседания я сказал:
— Вы знаете, друзья, может быть, я просто замотался, но впечатление такое, словно что-то назревает, что-то такое, о чем мы не знаем.
Сразу развернулось живое обсуждение, оказалось, что многие обеспокоены этим же, и мы условились, что на следующем заседании политсовета рассмотрим вопрос об опасности реванша антиперестроечных сил.
После заседания А. Н. Яковлев, который в этот день сделал заявление о своем выходе из КПСС, попросил подвезти его до Моссовета, где Г. Х. Попов выделил ему небольшой кабинетик; Александр Николаевич в это время был без всяких постов, даже машину ему не оставили. Мы сели в «членовоз», на котором я тогда ездил, Яковлев что-то съязвил по этому поводу, мол, что в эти катафалки усаживаться трудно, а вылетать из них ох как легко, имея в виду, очевидно, свою судьбу. Заседание наше проходило на Новом Арбате, по-моему, в доме 10, и до здания Моссовета на Тверской мы доехали за несколько минут, пробок не Бульварном кольце тогда еще не было. И когда уже прощались, Александр Николаевич сказал:
— Знаешь, Иван, я уже пару дней назад написал заявление по поводу возможного реванша, так что об этом действительно надо поговорить. Если только мы не опоздали…
Еще через несколько минут я был в Кремле, остановился у входа в Большой Кремлевский дворец, отпустил машину, поднялся в Георгиевский зал. Все было готово, мальчики-горнисты из военного музыкального училища репетировали соответствующее музыкальное сопровождение (потом этот сценарий и декорации были скопированы при подписании Федерального договора РФ), обстановка была торжественной и красивой.
Перейдя Ивановскую площадь, как называется центр Кремля, я вошел в 19-й подъезд здания Верховного Совета и лифтом, который уже вызвали дежурившие на входе сотрудники охраны, поднялся к себе на 4-й этаж. Дежурный секретарь сказала мне, что звонил Лукьянов и просил перезвонить ему в дом отдыха на Валдай.
По спецкоммутатору тогда соединяли мгновенно, и почти сразу же я услышал голос Лукьянова. После приветствий и вопросов, как отдыхается, он спросил:
— К подписанию Союзного договора все готово?
— Да, я только что заходил в БКД, по-моему, все очень здорово, Таразевич — молодец.
— А сценарий Михаилу Сергеевичу послали?
— Еще вчера вечером.
— Ну тогда значит так: я прилечу вертолетом в понедельник вечером, Михаил Сергеевич — утром во вторник. В 12 часов подпишем договор, мы с Горбачевым будем доотдыхать, ты тоже можешь собираться в отпуск. Нишанов приедет на подписание и заменит тебя «на хозяйстве».
Мы распрощались, я просмотрел накопившуюся за день почту, «расписал» ее, то есть дал аппарату поручения по каждому документу и письму, день завершался. В семь вечера я уехал из Кремля. Впереди был воскресный выходной, а следующая неделя виделась особенно хлопотной и важной.
На даче № 25 в поселке Снегири, которая была отведена мне, есть маленькая уютная веранда, она первой освещается солнцем на восходе. Там стоял телевизор, по которому я по многолетней газетной привычке обязательно смотрел новости в семь часов утра, запивая их чашкой растворимого кофе. Так начался и понедельник 19 августа. Только вот новости начались необычно.
Симпатяга ведущая зачитала Заявление Председателя Верховного Совета СССР товарища Лукьянова
